Помню, в мёртвой тишине шевельнулся сын во мне.

      Больше мы с тобой друг друга не видали.

      Доползла я до царя, но молила, видно, зря:

      Глянул сумрачно, скривился, отвернулся.

      И тогда в недобрый час твой сынок в последний раз

      В моём чреве безнадёжно содрогнулся.

      И пошла я за тобой – но куда, любимый мой?! —

      Обеспамятела, имя позабыла,

      Мать, отца, наш дом и двор, нянек, братьев и сестёр

      Мне заменит безымянная могила.

      Всяк пред Богом сир и наг, сказывал один монах.

      Старец этот рек: – Не плачь, жено, не надо!

      Суженого не ищи – сгинул в огненной пещи,

      Но пребудет посрамленье силам ада.

      Так и царь наш на заре с Божьей помощью помре,

      Убиенного, знать, вспомнил Алексия,

      На предчувствие моё налетело вороньё,

      Над моею головой заголосило.

      Славянин, хазарин, галл – каждому Господь воздал,

      Но полна она антихристовой кровью,

      Эта страшная страна – эта вечная война,

      С её ненавистью, страхом и любовью.

      Горю минуло семь лет, я состарилась, мой свет,

      И с ума сошла от горя и утраты,

      Шла я с нищенской сумой за тобой, любимый мой,

      Но не встретила и самой малой правды.

      Что ж, Господь тебя храни, гаснут дальние огни,

      Очи выплакала – и пусты глазницы,

      Канул разум мой во тьму, в ту безглазую тюрьму,

      Где надежда не окликнет, не приснится.

      Ты просил меня: живи! – но ты зря хрипел в крови,

      Без тебя жить я обета не давала,

      За младенцем нашим вслед мне покинуть этот свет

      Богоматерь, знать, незримо помогала.

      Ты прости меня, мой друг, что не вынесла я мук

      И сойду теперь под землю за тобою,

      Что сдержаться не смогла, что дитя не сберегла.

      Видно, я удела лучшего не стою.

      Но и в свой последний час помню только лишь о нас —

      Нет ни матушки, ни батюшки, ни Бога,

      Когда юность мне пронзил возглас твой: авек плезир! —

      И последняя привиделась дорога…