Вы, наверно, не поймете

      Сердце, сжатое в горсти,

      И ответ почти по нотам,

      мимоходное: «Прости».

      Вам, конечно, не услышать

      Слово в сдавленной груди,

      Что не в Праге, не в Париже

      Вновь сумеет прорасти.

      И поверить Вы не в силах

      В неизбежность моих глаз,

      Ведь меня судьба носила,

      Примеряя каждый раз

      Новый взгляд на старый облик,

      Потускневших красок муть

      И искусственные вопли —

      Ни поверить, ни свернуть…

      Надулись пузыри сугробов,

      Вскипела улица. За ней

      Лишь ветер изымает пробы,

      Промчался мимо без саней.

      Кипит, кипит до горизонта,

      За огородом, там, вдали,

      Линяет хата старым зонтом —

      Прикрывший раны инвалид.

      Сестра-малышка, хоть погодки,

      Одна цветная в белизне.

      Соседка крикнет: «Ну, погодка!

      Носы вон начали синеть!»

      И я в тотальное белило

      Ныряю боком – и прощай,

      То не болезнь меня свалила,

      Наверно, сон, верней – печаль…

      Я искал эту женщину так —

      Пыль веков не смогла отложиться.

      Выступающий в роли зонта

      Я менял города, строки, лица.

      Я терял эту женщину вновь,

      Без нее я не смог проявиться,

      Не спасало живое вино,

      Не пришло исцеленье в больницах.

      Я желал эту женщину так,

      Чтоб душою и телом сродниться,

      Вместе быть от холста до креста,

      Посвящая живые страницы.

      Я в нее уже стал прорастать,

      Но, еще не успев опылиться,

      Ее суть мне открылась проста:

      Не икона, а женщина в лицах.

      И ее не удастся поймать,

      Ведь всегда: проходящая мимо —

      Это просто подруга и мать

      В вечном облике неуловимом.

      Жизнь, набирая обороты,

      Все чаще требует ответ —

      Откуда, как, а также – кто ты?

      На чем оставил силуэт?

      Не ты ли был смешон и жалок,

      Корыто