Ритмично заламывая руки с-образным обручем,

      Отрываешься, как артистка, в браваде гладкой.

      Не траться – я все равно окажусь сильнее.

      Не культуристка, впрочем, – бывшая акробатка.

      Успокойся, я тоже по факту умею врать.

      Никому ни слова об этом больше.

      На каждом миллиметре заканчивается кровать,

      И ты уезжаешь. Куда на этот раз – Чехия? Польша?

      Какая мне разница. Орать на меня не смей.

      И даже звонить не стоит – в танцующем жесте

      Прими как данность: что только одной ей

      Доступна опция гладить меня против шерсти.

      Она сводит меня с ума.

      Расстреливает из-под ресниц,

      как из арбалета.

      На каждой влажной выемке

      глухой укус.

      Культурного шока: оперы и балета

      мало, чтобы играть в маркиз.

      Она скоро войдет во вкус —

      на брудершафт разделили

      сухое и крепкое лето,

      наматывая нерв на нерв

      в кривую атласных бус.

      Она убивает меня словами,

      я лишь прикрываю живот,

      не так уж больно согласная Н

      в солнечное сплетение.

      В немую гримасу сложился

      греческий рот.

      Прости, что не пригласила

      на день рождения

      я никогда тебя не прощу – это всё,

      что я знаю про будущее и нас.

      Этой зимой я хотела быть карасем,

      из которого выдирают снасть.

      Нет ничего, что избавит меня от боли,

      от неверия, ревности, в общем, забит багажник,

      и это последний ненужный сезон контроля

      за тем, что казалось важным.

      В океане спокойно, и воет в ногах песок,

      мой друг звонит мне по-нашему в восемь-меццо,

      в окошке мелькают пальмы, а я носок

      ищу под кроватью, никак не могу согреться.

      Да, тут всё не так, по-другому совсем. Ну что ты,

      это же тема для целой научной лекции —

      тятя, наши сети притащат нам идиота

      все равно – никуда не деться.

      где-то возле шести облака утекают к западу,

      я не спала: руками по воздуху шарила,

      искала тебя, хотела тебе расшарить

      и всему – заодно – голубому земному шару —

      нежность внезапную

      и с каждой минутой мне пишется все нежней:

      ты спишь в проходной и, наверно, парадной зале,

      на улице метлы пляшут, скрипят педали,

      ну шесть же утра: лежали б себе и спали,

      но город полон солнечных батарей

      во сне мы смеялись, да так, что свело скулу,

      что это значит – ответит мой внутренний сонник,

      а он говорит: влезай-ка на подоконник,

      открывай шпингалеты, впускай светлячков-разбойников

      разбегаться