И вот мне хочется в размер простых стихов

      то время заключить, когда мне было восемь,

      да, только восемь лет. – Мы ничего не просим,

      не знаем в эти дни, но многое душой

      уж можем угадать. – Я помню дом большой,

      я помню лестницу, и мраморной Венеры

      меж окон статую, и в детской – полусерый

      и полузолотой непостоянный свет.

      Вставал я нехотя. (Как будущий поэт,

      предпочитал я сон действительности ясной.

      Конечно, – не всегда: как торопил я страстно

      медлительную ночь пред светлым Рождеством!)

      Потом до десяти, склонившись над столом,

      писал я чепуху на языке Шекспира,

      а после шел гулять…

                                                    Отдал бы я полмира,

      чтоб снова увидать мир яркий, молодой,

      который видел я, когда ходил зимой

      вдоль скованной Невы великолепным утром!

      Снег, отливающий лазурью, перламутром,

      туманом розовым подернутый гранит, —

       как в ранние лета все нежит, все пленит!

      Тревожишь ты меня, сон дальний, сон неверный…

      Как сказочен был свет сквозь арку над Галерной!

      А горка изо льда меж липок городских,

      смех девочек-подруг, стук санок удалых,

      рябые воробьи, чугунная ограда?

      О сказка милая, о чистая отрада!

      Увы! Все, все теперь мне кажется другим:

      собор не так высок, и в сквере перед ним

      давно деревьев нет, и уж шаров воздушных,

      румяных, голубых, всем ветеркам послушных,

      на серой площади никто не продает…

      Да что и говорить! Мой город уж не тот…

      Зато остались мне тех дней воспоминанья:

      я вижу, вижу вновь, как, возвратясь с гулянья,

      позавтракав, ложусь в кроватку на часок.

      В мечтаньях проходил назначенный мне срок…

      Садилась рядом мать и мягко целовала

      и пароходики в альбом мне рисовала…

      Полезней всех наук был этот миг тиши!

      Я разноцветные любил карандаши,

      пахучих сургучей густые капли, краски,

      бразильских бабочек и áнглийские сказки.

      Я чутко им внимал. Я был героем их:

      как грозный рыцарь смел, как грустный рыцарь тих,

      коленопреклонен пред смутной, пред любимой…

      О, как влекли меня – Ричáрд непобедимый,

      свободный Робин Гуд, туманный Ланцелот!

      Картинку помню я: