С утра крутили диск заигранной пластинки,

      Тревожа нежный слух осипшего чижа.

      В саду цвела герань, блестели паутинки,

      Мелькала стрекоза, задумчиво кружа.

      Смотрел на поплавок соседский мальчик Петя,

      Бежали по воде неровные круги.

      И тихая, как тень минувшего столетья,

      Шла бабушка с мешком по берегу реки.

      Им было невдомёк – и внуку, и бабусе,

      Что в этот самый миг, когда клевал карась,

      Чирикнул воробей, загоготали гуси,

      Кленовый лист упал. И осень началась.

      Пылинки звёзд на бархате небес.

      Внизу – огни какого-то аббатства.

      Неровным шагом самый мелкий бес

      на сон грядущий вышел прогуляться.

      Чуть покрупнее медного гроша —

      старинная луна на дне бассейна.

      И только одинокая душа

      огромна, как уродец Франкенштейна…

      Соберутся души

      Пращуров дремучих

      У костров небесных

      Поиграть в игру,

      Выпить да покушать,

      Да ударить в бубен —

      Пусть не лезут бесы

      К мирному костру!

      Выпьют по стакану.

      Уж чего, не знаю.

      И богов уважат,

      И помянут нас.

      Полукругом встанут,

      Музыку сыграют,

      Или даже спляшут

      Кто во что горазд.

      Будет пахнуть дымом,

      Мокрой черепицей,

      Близкими снегами

      От осенних звёзд.

      Пронесутся мимо

      Гуси вереницей,

      Где-то под ногами

      Свистнет паровоз…

      А с помятого небосклона

      капли падали в ритме вальса.

      Посмотри-ка, крылатый кто-то

      с облаков на асфальт сорвался,

      а в глазах – пустота: ни фальши,

      ни любви, ни тоски смертельной.

      Понесёт по дороге дальше

      клочья песенки колыбельной.

      «Баю-бай!» Но какой раскраски

      было радуги коромысло?

      И чего не хватает сказке?

      Может, вымысла? Может, смысла?

      Две недели не ходит почта

      из созвездия Ориона,

      потому не узнаешь точно,

      где теряется след дракона.

      И кого… и куда послали?

      Сколько раз и к какому сроку?

      Письмоносице, тёте Вале,

      Звездный Пёс перешёл дорогу.

      И теперь она сморит косо,

      вяжет шаль и не любит лето?

      …Юный месяц – как знак вопроса,

      старый кукиш – как знак ответа…

      Февраль, февраль… Да что ж такое в нём?

      Предчувствие весны? А может – эхо

      того, что мягче сна, теплее меха?

      Мерцающим и ласковым огнём

      камина освещённая икона,

      и Богоматерь смотрит безутешно.

      А за окном – всё