Страшна, о задумчивость, твоя власть над душою,

      Уныния мрачного бледная мать!

      Одни ли несчастные знакомы с тобою,

      Что любишь ты кровы лишь их посещать?

      Или тебе счастливых невступны чертоги?

      Иль вечно врата к ним златые стрегут

      Утехи – жилищ их блюстители-боги? —

      Нет, твой не в чертогах любимый приют;

      Там нет ни безмолвия, ни дум, ни вздыханий.

      Хоть есть у счастливцев дни слез и скорбей,

      Их стоны не слышимы при шуме ласканий,

      Их слезы не горьки на персях друзей.

      Бежишь ты их шумных чертогов блестящих;

      Тебя твое мрачное сердце стремит

      Туда, где безмолвна обитель скорбящих

      Иль где одинокий страдалец грустит.

      Увы! не на радость приходишь ты к грустным,

      Как друг их, любезная сердцу мечта:

      Витает она по дубравам безмолвным;

      Равно ей пустынные милы места

      ,Где в думах таинственных часто мечтает

      И, дочерь печали, грустит и она;

      Но взор ее томный отрадой сияет,

      Как ночью осенней в тумане луна;

      И грусть ее сладостна, и слезы приятны,

      И образ унылый любезен очам;

      Минуты бесед ее несчастным отрадны,

      И сердцу страдальца волшебный бальзам:

      Улыбкой унылое чело озаряя,

      Хоть бледной надеждой она их живит

      И, робкий в грядущее взор устремляя,

      Хоть призраком счастья несчастному льстит.

      Но ты, о задумчивость, тяжелой рукою

      Обнявши сидящего в грусти немой

      И думы вкруг черные простря над главою,

      Заводишь беседы с его лишь тоской;

      Не с тем, чтоб усталую грудь от вздыханий

      Надежды отрадной лучом оживить;

      Нет, призраки грозные грядущих страданий

      Ему ты заботишься в думах явить;

      И смотришь, как грустного глава поникает,

      Как слезы струит он из томных очей,

      Которые хладная земля пожирает.

      Когда ж, изнуренный печалью своей,

      На одр он безрадостный, на одр одинокий

      Не в сон, но в забвенье страданий падет,

      Когда в его храмину, в час ночи глубокой

      Последний друг скорбных – надежда придет,

      И с лаской к сиротскому одру приникает,

      Как нежная матерь над сыном стоит

      И песни волшебные над ним воспевает,

      Пока его в тихих мечтах усыпит;

      И в миг сей последнего душ наслажденья

      И сна ты страдальцу вкусить не даешь:

      Перстом, наваждающим мечты и виденья,

      Касаясь челу его, сон ты мятешь;

      И дух в нем, настроенный к мечтаньям унылым,

      Тревожишь, являя в виденьях ночей

      Иль бедствия жизни, иль ужас могилы,

      Иль призраки бледные мертвых друзей.

      Он зрит незабвенного, он глас его внемлет,

      Он хочет обнять ему милый призрак —

      И одр лишь холодный несчастный объемлет,

      И в храмине тихой находит лишь мрак!

      Падет он, встревоженный и горько прельщенный;

      Но сон ему боле не