Кругом тута и туя.

      А что такое – Туля?

      То ли турчанка —

      тонкая талия?

      То ли речонка —

      горная,

      талая?

      То ли свистулька?

      То ли козуля?

      Т у л я!

      Я ехал по Грузии,

      грушевой, вешней,

      среди водопадов

      и белых черешней.

      Чинары, чонгури,

      цветущие персики

      о маленькой Туле

      свистали мне песенки.

      Мы с ней не встречались.

      И всё, что успели,

      столкнулись – расстались

      на Руставели…

      Но свищут пичуги

      в московском июле:

      «Туит —

      ту-ту —

      туля!

      Туля! Туля!»

      Мерзнет девочка в автомате,

      прячет в зябкое пальтецо

      всё в слезах и губной помаде

      перемазанное лицо.

      Дышит в худенькие ладошки.

      Пальцы – льдышки. В ушах – сережки.

      Ей обратно одной, одной

      вдоль по улочке ледяной.

      Первый лед. Это в первый раз.

      Первый лед телефонных фраз.

      Мерзлый след на щеках блестит —

      первый лед от людских обид.

      Поскользнешься, ведь в первый раз.

      Бьет по радио поздний час.

      Эх, раз,

      еще раз,

      еще много, много раз.

      Лежат велосипеды

      в лесу, в росе.

      В березовых просветах

      блестит шоссе.

      Попадали, припали

      крылом к крылу,

      педалями – в педали,

      рулем – к рулю.

      Да разве их разбудишь —

      ну хоть убей! —

      оцепенелых чудищ

      в витках цепей.

      Большие, изумленные,

      глядят с земли.

      Над ними – мгла зеленая,

      смола, шмели.

      В шумящем изобилии

      ромашек, мят

      лежат. О них забыли.

      И спят, и спят.

      Твои зубы смелы

      в них усмешка ножа

      и гудят как шмели

      золотые глаза!

      Мы бредем от избушки,

      нам трава до ушей

      ты пророчишь мне взбучку

      от родных и друзей

      ты отнюдь не монахиня

      хоть в округе – скиты

      бродят пчелы