Туча кружево в роще связала,

      Закурился пахучий туман.

      Еду грязной дорогой с вокзала

      Вдалеке от родимых полян.

      Лес застыл без печали и шума,

      Виснет темь, как платок, за сосной.

      Сердце гложет плакучая дума…

      Ой, не весел ты, край мой родной.

      Пригорюнились девушки-ели,

      И поет мой ямщик наумяк:

      «Я умру на тюремной постели,

      Похоронят меня кое-как».

      За темной прядью перелесиц,

      В неколебимой синеве,

      Ягненочек кудрявый – месяц

      Гуляет в голубой траве.

      В затихшем озере с осокой

      Бодаются его рога,

      И кажется с тропы далекой —

      Вода качает берега.

      А степь под пологом зеленым

      Кадит черемуховый дым

      И за долинами по склонам

      Свивает полымя над ним.

      О сторона ковыльной пущи,

      Ты сердцу ровностью близка,

      Но и в твоей таится гуще

      Солончаковая тоска.

      И ты, как я, в печальной требе,

      Забыв, кто друг тебе и враг,

      О розовом тоскуешь небе

      И голубиных облаках.

      Но и тебе из синей шири

      Пугливо кажет темнота

      И кандалы твоей Сибири,

      И горб Уральского хребта.

      Дряхлая, выпали зубы,

      Свиток годов на рогах.

      Бил ее выгонщик грубый

      На перегонных полях.

      Сердце не ласково к шуму,

      Мыши скребут в уголке.

      Думает грустную думу

      О белоногом телке.

      Не дали матери сына,

      Первая радость не впрок.

      И на колу под осиной

      Шкуру трепал ветерок.

      Скоро на гречневом свее,

      С той же сыновней судьбой,

      Свяжут ей петлю на шее

      И поведут на убой.

      Жалобно, грустно и тоще

      В землю вопьются рога…

      Снится ей белая роща

      И травяные луга.

      Утром в ржаном закуте,

      Где златятся рогожи в ряд,

      Семерых ощенила сука,

      Рыжих семерых щенят.

      До вечера она их ласкала,

      Причесывая языком,

      И струился снежок подталый

      Под теплым ее животом.

      А вечером, когда куры

      Обсиживают шесток,

      Вышел хозяин хмурый,

      Семерых всех поклал в мешок.

      По сугробам она бежала,

      Поспевая за ним бежать…

      И так долго, долго дрожала

      Воды незамерзшей гладь.

      А когда чуть плелась обратно,

      Слизывая пот с боков,

      Показался ей месяц над хатой

      Одним из ее щенков.

      В синюю высь звонко

      Глядела она, скуля,

      А месяц скользил тонкий

      И скрылся за холм в полях.

      И глухо, как от подачки,

      Когда