А Пушкин не хотел сидеть на месте,

      писать стихи и прозу не хотел:

      хотел – в Москву! в Москву! –

      к своей невесте

      (о слабость духа и всесилье тел!).

      Но Бог не фраер,

      государь – не олух,

      и гений – сам себе не господин:

      как порох вспыхнет,

      чтоб гореть, как сполох,

      кляня проклятый этот карантин…

      Ну вот и наступило время,

      когда слова нужней, чем хлеб,

      нужней, чем знамя или стремя,

      нужней, чем всякий ширпотреб,

      И слово за слово полезло,

      и прорастают, как трава,

      и прогоняют страх слова –

      и бесполезное полезно…

      Не бойся ни сумы и ни тюрьмы,

      не бойся ни холеры, ни чумы,

      бессмысленного бунта и войны,

      с пожаром – лета,

      с паводком – весны.

      Скажи, смеясь: «Ну, здравствуй, божий бич!» –

      пусть небеса услышат этот клич.

      …Пришла – открой пошире ворота:

      есть и у бед заветная черта.

      Вот и наша первая потеря

      на войне незримой мировой.

      Можно жить, любою мерой меря, –

      и тебе отмеряют такой.

      Что мы можем, стоя нынче в храме?

      Лепту дать беспамятной вдове?

      Мы ведь все под Богом ходим сами –

      хоть в тьмутаракани, хоть в Москве.

      Как понять: конец ли это света

      или наступает новый век?

      Раз весна, то, значит, будет лето;

      будет лето – значит, будет снег.

      Или дождь. И соберутся птицы.

      Но куда податься им теперь?

      Сколько это время будет длиться?

      Сколько предстоит ещё потерь?

      А ведь счастье было. Даже часто –

      то с одной, а то со всех сторон…

      Нам осталось только обвенчаться

      в том же храме. После похорон.

      Замуровали нас вдвоём:

      расстрел – шаг вправо или влево,

      и миром сделался нам дом –

      ты в нём Адам, а я в нём Ева.

      Я королева – ты король:

      дом нашей сделался страною,

      покуда есть в солонке соль,

      не уходи, побудь со мною.

      Не за стеною мой народ,

      его и, сидя дома, часть я,

      всю жизнь казалось, что вот-вот –

      вот я и дожила до счастья…

      Всё так и есть: блаженны мы,

      мир посетившие во время

      ещё невиданной чумы:

      мы были там, мы были с теми,

      наш опыт – иго, благо, дар, –

      он бургер превращает в брашна,

      с ним, лёгким, как воздушный шар,

      ни жить, ни умирать не страшно…

      Какое счастье – карантин

      (что