Вспышки памяти. Фархад Гулямов
Читать онлайн книгу.
мусульманину-шииту, в Советском Союзе, где правили коммунисты-атеисты, не сделать карьеры. Наши учителя в средней школе, где учились одни иранцы, нам советовали при получении паспорта гражданина СССР в графе «Национальность» указывать: «Узбек». Тогда есть шанс, что в будущем сможем занимать приличные должности. Но даже это не помогло, когда я попросился воевать в Афганистане, защищать там народную власть. Уже после развала Советского Союза я написал вот такое короткое эссе:
15 февраля мы отмечали очередную годовщину со дня вывода советских войск из Афганистана. Каждый из нас помнит тот день, ощущения того дня, по-своему.
Я не воевал в Афганистане: как и многие другие, обратное шествие наших танков через Аму дарвинский мост видел только по телевизору.
Я не воевал в Афганистане, но, как и многие другие, встречал в цинковых гробах и провожал в последний путь своих близких и друзей.
Я не воевал в Афганистане, но прекрасно помню тот нескончаемо долгий жаркий летний день в почетном карауле у гроба юного солдата, когда друзья-одноклассники отказались грузить в машину его неузнаваемые останки в цинковом ящике, и на своих руках больше семи часов несли до кладбища. А молчаливая скорбная колонна становилась все длиннее и длиннее…
Я не воевал в Афганистане, но помню свой не прозвучавший в тот день приказ почетному караулу стрелять не в воздух, а в пьяного военкоматчика, который чуть не превратил трагедию в фарс…
Я не воевал в Афганистане, но прекрасно помню чувство той ущербности и неполноценности, когда мой товарищ из штаба полка шепнул, что я не прошёл по анкете и меня исключили из списка. Именно ущербности, а не того, что я чужой в этой стране только потому, что где-то за кордоном у меня обнаружились родственники – тогда Советский Союз был для нас единой Родиной, Отечеством. С большой буквы. Именно ущербности, а не чувства радости и облегчения, потому что тогда подвигом считалось гордо носить военную форму, а не прятаться от неё за бумажками-справочками.
Я не воевал в Афганистане, но та война держит меня на прицеле до сих пор.
Я свято верил, что тогда, в 1917 году, действительно, как писал Ленин, объективно назрела революционная ситуация, что «низы не хотели жить, как прежде», а «верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде»[8]. Я начал сомневаться в непогрешимости этой формулы теоретика социалистической революции и «могильщика капитализма» не тогда, когда в годы горбачевской перестройки пошел массовый вброс в сознание масс о вероятном сотрудничестве Ульянова (Ленина) с западными спецслужбами («немецкий шпион»), финансировании, импорте революции в Россию, тогда мощную мировую державу, извне. Мое максималистское «корчагинское» нутро не могло принять то, что хлынуло «оттуда» в открытые ворота «гласности», «демократии» и пр.
Так получилось, что 19 августа 1991 года я по случайному совпадению, а 6 октября 1993 года осознанно, оказался в Москве,
«Маевка революционного пролетариата» – 1913 г., «Крах II Интернационала» – 1915 г. и «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» – 1920 г.