Не раз ты слышала признанье:

      «Не стою я любви твоей».

      Пускай мое она созданье —

      Но как я беден перед ней…

      Перед любовию твоею

      Мне больно вспомнить о себе —

      Стою, молчу, благоговею

      И поклоняюся тебе…

      Когда, порой, так умиленно,

      С такою верой и мольбой

      Невольно клонишь ты колено

      Пред колыбелью дорогой,

      Где спит она – твое рожденье —

      Твой безымянный херувим,—

      Пойми ж и ты мое смиренье

      Пред сердцем любящим твоим.

      В разлуке есть высокое значенье:

      Как ни люби, хоть день один, хоть век,

      Любовь есть сон, а сон – одно мгновенье,

         И рано ль, поздно ль пробужденье,

      А должен наконец проснуться человек…

      Любовь, любовь – гласит преданье —

      Союз души с душой родной —

      Их съединенье, сочетанье,

      И роковое их слиянье,

      И… поединок роковой…

      И чем одно из них нежнее

      В борьбе неравной двух сердец,

      Тем неизбежней и вернее,

      Любя, страдая, грустно млея,

      Оно изноет наконец…

      Не говори: меня он, как и прежде, любит,

      Мной, как и прежде, дорожит…

      О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,

      Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.

      То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,

      Увлечена, в душе уязвлена,

      Я стражду, не живу… им, им одним живу я —

      Но эта жизнь!.. О, как горька она!

      Он мерит воздух мне так бережно и скудно…

         Не мерят так и лютому врагу…

      Ох, я дышу еще болезненно и трудно,

      Могу дышать, но жить уж не могу.

      О, не тревожь меня укорой справедливой!

      Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:

      Ты любишь искренно и пламенно, а я —

      Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.

      И, жалкий чародей, перед волшебным миром,

      Мной созданным самим, без веры я стою —

      И самого себя, краснея, сознаю

      Живой души твоей безжизненным кумиром.

      Чему молилась ты с любовью,

      Что, как святыню, берегла,

      Судьба людскому суесловью

      На поруганье предала.

      Толпа вошла, толпа вломилась

      В святилище души твоей,

      И ты невольно постыдилась

      И тайн и жертв, доступных ей.

      Ах, если бы живые крылья

      Души, парящей над толпой,

      Ее спасали от насилья

      Бессмертной пошлости людской!

      Я очи знал, – о, эти очи!

      Как я любил их, – знает