Интеллигент. Сергей Николаевич Тихорадов
Читать онлайн книгу.
ампуле, как принцесса в хрустальном гробу, лежал Слава. Я таких видывал в Кунсткамере на Университетской набережной, только поменьше и в формалине.
До Славы был метр. И этот метр надо было пройти. Я остался на месте, потому что и так хорошо было видно: Слава лежит, как есть, в рваном бронике, грязный и недвижимый. Очень грязный, и очень недвижимый: клапаны от пустых карманов как взлетели, так и замерзли в воздухе, не решаясь опуститься. Так листья в моем детстве спасались от дворника, гонявшегося за ними с моторизованной трубой-ветродуем. Дворник бегал за листьями, пытаясь согнать их в кучу, пригодную для расфасовки в мешки, а листья убегали, кружились, не желая заканчивать жизнь на свалке.
Карманы у Славика, как те листья, сорвались со своих мест и повисли в воздухе, неестественно и жутко.
Шнурки! Шнурки на ботинках тоже взлетели, и не опали, будто их кто-то до сих пор тянет вверх, а они не хотят расставаться с ботинками, потому что ботинки берегут ноги, а ноги пока что принадлежат Славе. Еще бы и ноги взлетели… Что-то сверкнуло, я присмотрелся – крестик повис у Славы над шеей, на тоненькой веревочке, не на цепочке. Славик не любил цепочек, да их никто у нас не любил… а чего это я о Славе в прошедшем времени? Лицо-то у Славы живое!
Лицо у Славы живое, Слава спит. Не умер, не замерз, не отключился – просто спит. Мирно, как малыш, только не розовый. Вполне военный малыш, чумазый, побитый, только что из блиндажа. Уточню: из-под блиндажа, так правильнее.
А позади всей этой конструкции из крана и гроба несколько стеллажей, или полок… четыре, посчитал. Я все считаю, чтобы хоть иногда ощущать себя технарем, а не отбитым гуманитарием. Одна полка пустая, на двух такие же гробы, с откинутыми стеклянными крышками, а самая нижняя закрыта, и дай-ка я догадаюсь, кто в ней лежит.
Не будь я второй год на войне, позволил бы себе куда больше чувств. А так просто спросил:
– Что это?
– Капсулы, – сказал Радий, – Там время почти остановлено, за год нашего внутри капсулы пройдет полсекунды. Когда подойдет станция, мы воспользуемся ее медотсеком, вытащим твоих друзей и отремонтируем.
– А когда подойдет станция, – глупо сказал я, вроде как спрашивая, но не спрашивая, а стараясь не удивиться.
– А зачем тебе знать, – пожал плечами Радий, – Скоро. Я тебе потом объясню, ладно? Сейчас ты должен верить, что с твоими товарищами будет все хорошо. Капсула автономная, практически неразрушимая, и открыть ее можно только на станции. Есть, конечно, нюанс… но об этом потом. Сначала тобой займемся.
Мне нравится приличная речь: без «бэ-э» и «мэ-э», без «типа» и, тем паче, «окей». Но на войне мат, нарочитое, экономии энергии ради, безмолвие и, в лучшем случае, солдатская смекалка. Можно сказать, что смекалка заменяет там весь блеск человеческого интеллекта. Однажды в окопе мне заметил с укоризной один товарищ: «Ты растворяешь меня в своем интеллекте».
– Твою мать, – интеллигентно сказал я, – Это все что, эксперимент? Радонище, у меня сейчас башка лопнет.
В ситуации интеллектуальной неразберихи я катастрофично глупею,