Иду, решая: нужен иль не нужен?

      А сам в окрестной красоте тону:

      За рощей вечер, отходя ко сну,

      Готовит свой неторопливый ужин.

      Как одинокий старый холостяк,

      Быть может зло познавший от подруги,

      Присев на холм, небрежно, кое-как

      Он расставляет блюда по округе:

      Река в кустах сверкнула, как селедка,

      В бокал пруда налит вишневый сок,

      И, как «глазунья», солнечный желток

      Пылает на небесной сковородке.

      И я спросил у вечера: – Скажи,

      Как поступить мне с милою моею?

      – А ты ее изменой накажи! –

      Ответил вечер, хмуро багровея. –

      И вот, когда любимая заплачет,

      Обидных слез не в силах удержать,

      Увидишь сам тогда, что это значит –

      Изменой злою женщину терзать!

      Иду вперед, не успокоив душу,

      А мимо мчится, развивая прыть,

      Гуляка-ветер. Я кричу: – Послушай!

      Скажи мне, друг, как с милой поступить?

      Ты всюду был, ты знаешь все на свете,

      Не то что я – скромняга-человек.

      – А ты ее надуй! – ответил ветер. –

      Да похитрей, чтоб помнила весь век.

      И вот, когда любимая заплачет,

      Тоскливых слез не в силах удержать,

      Тогда увидишь сам, что это значит –

      Обманным словом женщину терзать!

      Вдали, серьгами царственно качая,

      Как в пламени, рябина у реки.

      – Красавица, – сказал я. – Помоги!

      Как поступить мне с милою, не знаю.

      В ответ рябина словно просияла.

      – А ты ее возьми и обними!

      И зла не поминай, – она сказала. –

      Ведь женщина есть женщина. Пойми!

      Не спорь, не говори, что обижаешься,

      А руки ей на плечи положи

      И поцелуй… И ласково скажи…

      А что сказать – и сам ты догадаешься.

      И вот, когда любимая заплачет,

      Счастливых слез не в силах удержать,

      Тогда узнаешь сам, что это значит –

      С любовью слово женщине сказать!