Жила грузинка молодая,

      В гареме душном увядая;

         Случилось раз:

         Из черных глаз

      Алмаз любви, печали сын,

            Скатился;

      Ах! ею старый армянин

            Гордился!..

      Вокруг нее кристалл, рубины;

      Но как не плакать от кручины

         У старика?

         Его рука

      Ласкает деву всякий день:

            И что же? –

      Скрываются красы как тень.

            О Боже!..

      Он опасается измены.

      Его высоки, крепки стены;

         Но всё любовь

         Презрела. Вновь

      Румянец на щеках живой

            Явился.

      И перл между ресниц порой

            Не бился…

      Но армянин открыл коварность.

      Измену и неблагодарность

         Как перенесть!

         Досада, месть,

      Впервые вас он только сам

            Изведал! –

      И труп преступницы волнам

            Он предал.

      Собранье зол его стихия.

      Носясь меж дымных облаков,

      Он любит бури роковые,

      И пену рек, и шум дубров.

      Меж листьев желтых, облетевших

      Стоит его недвижный трон;

      На нем, средь ветров онемевших,

      Сидит уныл и мрачен он.

      Он недоверчивость вселяет,

      Он презрел чистую любовь,

      Он все моленья отвергает,

      Он равнодушно видит кровь,

      И звук высоких ощущений

      Он давит голосом страстей,

      И муза кротких вдохновений

      Страшится неземных очей.

      Взлелеянный на лоне вдохновенья,

      С деятельной и пылкою душой,

      Я не пленен небесной красотой;

      Но я ищу земного упоенья.

      Любовь пройдет, как тень пустого сна.

      Не буду я счастливым близ прекрасной;

      Но ты меня не спрашивай напрасно:

      Ты, друг, узнать не должен, кто она.

      Навек мы с ней разлучены судьбою,

      Я победить жестокость не умел.

      Но я ношу отказ и месть с собою,

      Но я в любви моей закоренел.

      Так вор седой заглохшия дубравы

      Не кается еще в своих грехах:

      Еще он путников, соседей страх,

      И мил ему товарищ, нож кровавый!..

      Стремится медленно толпа людей,

      До гроба самого от самой колыбели,

      Игралищем и рока и страстей,

      К одной, святой, неизъяснимой цели.

      И я к высокому в порыве дум живых,

      И я душой летел во дни былые;

      Но мне милей страдания земные:

      Я к ним привык и не оставлю их…

         О! Если б дни мои текли

      На лоне сладостном покоя и забвенья,

         Свободно