Ты розу Гафиза колышешь

      И нянчишь зверушек-детей,

      Плечьми осьмигранными дышишь

      Мужицких бычачьих церквей.

      Окрашена охрою хриплой,

      Ты вся далеко за горой,

      А здесь лишь картинка налипла

      Из чайного блюдца с водой.

      Ты красок себе пожелала –

      И выхватил лапой своей

      Рисующий лев из пенала

      С полдюжины карандашей.

      Страна москательных пожаров

      И мертвых гончарных равнин,

      Ты рыжебородых сардаров

      Терпела средь камней и глин.

      Вдали якорей и трезубцев,

      Где жухлый почил материк,

      Ты видела всех жизнелюбцев,

      Всех казнелюбивых владык.

      И, крови моей не волнуя,

      Как детский рисунок просты,

      Здесь жены проходят, даруя

      От львиной своей красоты.

      Как люб мне язык твой зловещий,

      Твои молодые гроба,

      Где буквы – кузнечные клещи

      И каждое слово – скоба…

      Ах, ничего я не вижу, и бедное ухо оглохло,

      Всех-то цветов мне осталось – лишь сурик да хриплая охра.

      И почему-то мне начало утро армянское сниться,

      Думал – возьму посмотрю, как живет в Эривани синица,

      Как нагибается булочник, с хлебом играющий в жмурки,

      Из очага вынимает лавашные влажные шкурки…

      Ах, Эривань, Эривань! Иль птица тебя рисовала,

      Или раскрашивал лев, как дитя, из цветного пенала?

      Ах, Эривань, Эривань! Не город – орешек каленый,

      Улиц твоих большеротых кривые люблю вавилоны.

      Я бестолковую жизнь, как мулла свой коран, замусолил,

      Время свое заморозил и крови горячей не пролил.

      Ах, Эривань, Эривань, ничего мне больше не надо,

      Я не хочу твоего замороженного винограда!

      Закутав рот, как влажную розу,

      Держа в руках осьмигранные соты,

      Всё утро дней на окраине мира

      Ты простояла, глотая слезы.

      И отвернулась со стыдом и скорбью

      От городов бородатых Востока –

      И вот лежишь на москательном ложе,

      И с тебя снимают посмертную маску.

      Руку платком обмотай и в венценосный шиповник,

      В самую гущу его целлулоидных терний,

      Смело, до хруста, ее погрузи…

      Добудем розу без ножниц!

      Но смотри, чтобы он не осыпался сразу –

      Розовый мусор – муслин – лепесток соломоновый –

      И для шербета негодный дичок,

      Не дающий ни масла, ни запаха.