Ты ласточек рисуешь на меню,

      Взбивая сливки к тертому каштану.

      За это я тебе не изменю

      И никогда любить не перестану.

      Всё жирное, что угрожает стану,

      В загоне у тебя. Я не виню,

      Что петуха ты знаешь по Ростану

      И вовсе ты не знаешь про свинью.

      Зато когда твой фаворит – арабчик

      Подаст с икрою паюсною рябчик,

         Кувшин Шабли и стерлядь из Шексны,

      Пикантно сжав утонченные ноздри,

      Ты вздрогнешь так, что улыбнутся сестры,

         Приняв ту дрожь за веянье весны…

      Чистокровные лошади распылились в припляске,

      Любопытством и трепетом вся толпа сражена.

      По столичному городу проезжает в коляске

      Кружевная, капризная властелина жена.

      Улыбаясь презрительно на крутые поклоны

      И считая холопами без различия всех,

      Вдруг заметила женщина – там, где храма колонны,

      Нечто красочно-резкое, задохнувшее смех.

      Оборванец, красивее всех любовников замка,

      Шевелил ее чувственность, раболепно застыв,

      И проснулась в ней женщина, и проснулась в ней

                                                                    самка,

      И она передернулась, как в оркестре мотив.

      Повелела капризница посадить оборванца

      На подушку атласную прямо рядом с собой.

      И толпа оскорбленная не сдержала румянца,

      Хоть наружно осталася безнадежной рабой.

      А когда перепуганный – очарованный – нищий

      Бессознательно выполнил гривуазный приказ,

      Утомленная женщина, отшвырнув голенищи,

      Растоптала коляскою марьонетку проказ…

      Я, белоснежный, печальноюный бубенчик-ландыш,

         Шуршу в свой чепчик

         Зефира легче

         Для птичек певчих…

      И тихо плачу белесой ночью, что миг мне дан лишь

         Для вдохновенья,

         Для упоенья

         Самозабвенья…

         О, Май душистый,

         Приляг на мшистый

         Ковер пушистый!

      Люблю, как утром мои коронки ты обрильянтишь!