но я все ждал, а вот философ Шленский

      с анальной стадии в другую перешел.

      Стоял и ждал. Да, может так не каждый.

      Под время бременем прогнулся циферблат.

      Стоял и ждал, а вот учитель Шадов

      закончил свой стотысячный трактат.

      Прилег и ждал. Поэта путь не долог.

      Ко мне зашел Харон, принес чернил.

      Цинично сплюнув, мой задернул полог,

      и без меня куда-то там поплыл.

      Жизнь – фарс, довольно мерзостный спектакль.

      Тщеславие и секс в ней правят бал.

      Вдруг стал кружиться надо мною птеродактиль,

      хоть я участия ни в чем не принимал.

      Еще бы, у него губа не дура,

      я молод и пока что не облез,

      но, осмотрев мою субтильную фигуру,

      он почему-то передумал и исчез.

      Я все стоял. Средь бурь, ветров и градин.

      Стоял и ждал, порой кропал стихи.

      Уже в пещере горной сам бен Ладен,

      раскаявшись, замаливал грехи.

      Над морем с криком пролетали чайки.

      Мой взгляд был бескорыстен, светл и чист.

      На нарах о любви к тюремной пайке

      вели беседу с террористом террорист.

      Я все стоял… Толпа тянулась старцев…

      На чью-то лысину лился льстецов елей…

      А я все ждал. Уж старикашка Гарцев

      отметил свой последний юбилей.

      И понял я – моя строка речиста.

      Она дитя разумного отца.

      Смотрите все, в чем счастье журналиста:

      вот так вот ждать —до самого конца.

      «Выхухоль ухала, хлопала…»

      Пародия

      Рождённый в гавайской рубашке