Первый узбек: Канувшие в вечность. Наталия Николаевна Трябина
Читать онлайн книгу.
некоторое время мы вышли из чилля-хоны. Сказать, что было жарко, значить приуменьшить до предела ощущение того пекла, в котором мы оказались. Хорошо ещё, что большая часть Арка это сады и цветники. Земля в них покрыта травой и по сторонам дорожки в неглубоких арыках журчит вода. В кронах деревьев стрекочут птицы. Это не голосистые соловьи, их можно услышать лишь поздней ночью. Не перепёлки и не канарейки. Это щебечут и трещат обыкновенные саранчовые скворцы. Многие их не любят, а мне они не мешают. Они тщательно оберегают свою территорию, поэтому приближение кошки, хищной птицы или человека они воспринимают покушением и поднимается жуткий гвалт. Любой звук меня радует, он говорит о спокойствии в саду и самом Арке.
Зульфикар на ходу отдавал распоряжения. Медленно передвигаясь, мы направились в малую пиршественную залу. Это так сказано «малая», в ней могли поместиться полтора десятка человек. Нас и будет примерно столько. В самом Арке не было жарко. Стены Арка толщиной в пять-шесть кари саманного кирпича. Они великолепно удерживают тепло зимой и не допускают жару внутрь во время чилли.
Я так наелся жирного мяса, что приказал не варить шурпу или маставу, я велел сделать чалоп*. Его готовят на айране, а это почти кумыс. Ещё чучвары* с зеленью. Надо добавить машхурду*. Надо побольше сладкого, это для Ибадуллы-султана. Если я не хочу мяса, это не говорит о том, что все остальные должны голодать. Плов. Но не с бараниной, а с курятиной. И ещё жареных цыплят, я их могу кушать всегда.
Я так увлёкся мыслями о еде, что совсем перестал слушать Зульфикара.
Тот, кого мечтательный Авлод называл Кудрат-ака, сидел в тёмном помещении, куда свет попадал из крохотного окна, тоскливо притулившегося под самым потолком. Света было мало, но ему и не нужен был свет. Третий день его никуда не выводят и не дают того, что стало составлять основу и счастье всей жизни. Всё, что было до этого момента важным и нужным, превратилось для Кудрата в мелкую непонятную возню. Лишь тёмный шарик, медленно растворяющийся в воде, дающий неизмеримое наслаждение стал его настоящей жизнью.
Он сидел в луже мочи и не собирался подниматься с этого зловонного места. Что в этой вони особенного: она не бьёт по глазам, она лишь слегка затрагивает его ноздри. А то, что сыро, так это хорошо. Не так жарко. Но и жары он не чувствовал, как не чувствовал голода. У него теперь осталась одна жажда, один смысл его существования – кокнар. Он давно не вспоминал свою жизнь, а сейчас старался забыть всё то, что ещё осталось в голове. Она была полна сожалений, почему он раньше не понимал простой вещи: ничего не нужно делать, никуда не надо бежать и убивать глупых людишек! Надо лишь иметь побольше кокнара, пить его, заталкивать в себя этой неземной радости столько, сколько влезет.
Какая-то его часть, в которой осталось что-то человеческое, твердила ему, что он попал в плен. Он рассказал своим мучителям-благодетелям всё, что они спрашивали. Его обязательно казнят. Но тут же в разговор вступала вторая, значительно большая часть его нынешнего разума.