На дачной скрипучей веранде

      Весь вечер царит оживленье.

      К глазастой художнице Ванде

      Случайно сползлись в воскресенье

      Провизор, курсистка, певица,

      Писатель, дантист и девица.

      «Хотите вина иль печенья?» —

      Спросила писателя Ванда,

      Подумав в жестоком смущеньи:

      «Налезла огромная банда!

      Пожалуй, на столько баранов

      Не хватит ножей и стаканов».

      Курсистка упорно жевала.

      Косясь на остатки от торта,

      Решила спокойно и вяло:

      «Буржуйка последнего сорта».

      Девица с азартом макаки

      Смотрела писателю в баки.

      Писатель, за дверью на полке

      Не видя своих сочинений,

      Подумал привычно и колко:

      «Отсталость!» И стал в отдаленьи,

      Засунувши гордые руки

      В трико́вые стильные брюки.

      Провизор, влюбленный и потный,

      Исследовал шею хозяйки,

      Мечтая в истоме дремотной:

      «Ей-богу! Совсем как из лайки…

      О, если б немножко потрогать!»

      И вилкою чистил свой ноготь.

      Певица пускала рулады

      Всё реже, и реже, и реже.

      Потом, покраснев от досады,

      Замолкла – «Не просят! Невежи…

      Мещане без вкуса и чувства!

      Для них ли святое искусство?»

      Наелись. Спустились с веранды

      К измученной пыльной сирени.

      В глазах умирающей Ванды

      Любезность, тоска и презренье:

      «Свести их к пруду иль в беседку?

      Спустить ли с веревки Валетку?»

      Уселись под старой сосною.

      Писатель сказал: «Как в романе…»

      Девица вильнула спиною,

      Провизор порылся в кармане

      И чиркнул над кислой певичкой

      Бенгальскою