Предо мною чьи-то локти,

      Ароматный воздух густ,

      В бок вцепились чьи-то ногти,

      Сзади шепот чьих-то уст:

      «В этом месте бас сфальшивил!»

      «Тише… Браво! Ш-а! Еще!!»

      Кто-то справа осчастливил —

      Робко сел мне на плечо.

      На лице моем несчастном

      Бьется чей-то жирный бюст,

      Сквозь него на сцене ясно

      Вижу будочку и куст.

      Кто-то дышит прямо в ухо.

      Бас ревет: «О, па-че-му?!»

      Я прислушиваюсь сухо

      И не верю ничему.

      Склонив хребет, галантный дирижер

      Талантливо гребет обеими руками —

      То сдержит оком бешеный напор,

      То вдруг в падучей изойдет толчками…

      Кургузый добросовестный флейтист,

      Скосив глаза, поплевывает в дудку.

      Впиваясь в скрипку, тоненький, как глист,

      Визжит скрипач, прижав пюпитр к желудку.

      Девица-страус, сжав виолончель,

      Ключицами прилипла страстно к грифу,

      И, бесконечную наяривая трель,

      Все локтем ерзает по кремовому лифу.

      За фисгармонией унылый господин

      Рычит, гудит и испускает вздохи,

      А пианистка вдруг, без видимых причин,

      Куда-то вверх полезла в суматохе.

      Перед трюмо расселся местный лев,

      Сияя парфюмерною улыбкой, —

      Вокруг колье из драгоценных дев

      Шуршит волной томительной и гибкой…

      А рядом чья-то mère[1], в избытке чувств,

      Вздыхая, пудрит нос, горящий цветом мака:

      «Ах, музыка, искусство из искусств,

      Безумно помогает в смысле брака!..»