Метрополис. Теа фон Харбоу
Читать онлайн книгу.
точно его резанули по горлу. – Знаю только, что́ я видел… и зрелище это было ужасно… Я шел через машинные залы, подобные святилищам. Все великие божества обитали в белых святилищах. Я видел Ваала и Молоха, Уицилопочтли и Дургу [3]; одни являли неуемную общительность, другие пребывали в жутком одиночестве. Я видел колесницу Джаггернаута и башни молчания [4], кривой ятаган Мухаммада и кресты Голгофы. И все это сплошь машины, машины, машины; прикованные к постаментам, как божества к храмовым престолам, они возлежали там, проживая свою богоподобную жизнь: безглазые, но всевидящие, лишенные ушей, но всеслышащие, безъязыкие, но без устали возвещающие о себе, не мужчины и не женщины, но зачинающие и рождающие, неживые, но сотрясающие воздух своих святилищ никогда не замирающим дыханием своей живости. А рядом с богомашинами – рабы этих богомашин: люди, словно раздираемые меж машинной общительностью и машинным одиночеством. Им не нужно таскать грузы – грузы таскает машина. Не нужно ничего поднимать, не нужно напрягаться – все делает машина. Каждый на своем месте, каждый подле своей машины обязан делать одно и то же, вечно одно и то же. Соразмерно кратким секундам постоянно одно и то же движение рукой в одну и ту же секунду, в одну и ту же секунду. У них есть глаза, но слепые ко всему, кроме одного: шкал манометров. У них есть уши, но глухие ко всему, кроме одного: гула машины. В вечном своем бдении они уже не думают ни о чем, кроме одного: стоит им ослабить бдительность, и машина проснется от мнимого сна, начнет бушевать и разнесет себя в клочья. А машина, у которой нет ни головы, ни мозга, этой напряженностью бдительности – вечной бдительности – знай высасывает из недвижимого черепа мозг своего стража, без устали высасывает до тех пор, пока на полом черепе не повисает некое существо – уже не человек, но еще не машина, опустошенное, порожнее, израсходованное. Сама же машина, поглотившая, пожравшая спинной и головной мозг человека, вылизавшая изнутри его череп длинным, мягким языком долгого, мягкого гула, сверкает своим бархатно-серебряным блеском, умащенная елеем, прекрасная и непогрешимая, – Ваал и Молох, Уицилопочтли и Дурга. А ты, отец, ты нажимаешь пальцем на синюю металлическую пластинку подле правой твоей руки, и твой великий, прекрасный и ужасный город Метрополис издает рев, возглашая, что жаждет нового человечьего мозга, и живая пища потоком катит в подобные святилищам машинные залы, выплевывающие израсходованных… – Голос у Фредера сорвался. Сжав кулаки, он с силой ударил одним о другой и посмотрел на отца. – …и все-таки это люди, отец!
– Увы. Да.
Слова отца прозвучали в ушах сына так, словно донеслись сквозь семь закрытых дверей.
– То, что люди у машин так скоро расходуются, Фредер, свидетельствует не о прожорливости машин, а о несовершенстве человеческого материала. Люди – продукты случайности, Фредер. Существа одноразовые, переделке не подлежащие. Если обнаружишь у них дефект отливки, на переплавку не отправить. Хочешь не хочешь, используй их такими, каковы они есть. Хотя статистически доказано,
Ваал – могущественный демон, известный в древности как семитское божество; Молох – упомянутое в Библии божество, символ жестокой и неумолимой силы, требующей жертв от людей; Уицилопочтли – ацтекский бог солнца и войны; Дурга – в индуистской мифологии богиня-воительница, защитница богов и мирового порядка.
Колесница Джаггернаута (искаж. Джагганатх – воплощение Кришны) – символ неумолимо надвигающейся, грозной, неостановимой силы; башня молчания – башенное сооружение, используемое зороастрийцами-огнепоклонниками для погребения.