Печальный Демон, дух изгнанья,

      Летал над грешною землей,

      И лучших дней воспоминанья

      Пред ним теснилися толпой;

      Тех дней, когда в жилище света

      Блистал он, чистый херувим,

      Когда бегущая комета

      Улыбкой ласковой привета

      Любила поменяться с ним,

      Когда сквозь вечные туманы,

      Познанья жадный, он следил

      Кочующие караваны

      В пространстве брошенных светил;

      Когда он верил и любил,

      Счастливый первенец творенья!

      Не знал ни злобы, ни сомненья,

      И не грозил уму его

      Веков бесплодных ряд унылый…

      И много, много…и всего

      Припомнить не имел он силы!

      Давно отверженный блуждал

      В пустыне мира без приюта:

      Вослед за веком век бежал,

      Как за минутою минута,

      Однообразной чередой.

      Ничтожной властвуя землей,

      Он сеял зло без наслажденья.

      Нигде искусству своему

      Он не встречал сопротивленья —

      И зло наскучило ему.

      И над вершинами Кавказа

      Изгнанник рая пролетал:

      Под ним Казбек, как грань алмаза,

      Снегами вечными сиял,

      И, глубоко внизу чернея,

      Как трещина, жилище змея,

      Вился излучистый Дарьял,

      И Терек, прыгая, как львица

      С косматой гривой на хребте,

      Ревел, – и горный зверь, и птица,

      Кружась в лазурной высоте,

      Глаголу вод его внимали;

      И золотые облака

      Из южных стран, издалека

      Его на север провожали;

      И скалы тесною толпой,

      Таинственной дремоты полны,

      Над ним склонялись головой,

      Следя мелькающие волны;

      И башни замков на скалах

      Смотрели грозно сквозь туманы —

      У врат Кавказа на часах

      Сторожевые великаны!

      И дик, и чуден был вокруг

      Весь божий мир; но гордый дух

      Презрительным окинул оком

      Творенье бога своего,

      И на челе его высоком

      Не отразилось ничего.

      И перед ним иной картины

      Красы живые расцвели:

      Роскошной Грузии долины

      Ковром раскинулись вдали;

      Счастливый, пышный край земли!

      Столпообразные раины,

      Звонко-бегущие ручьи

      По дну из камней разноцветных,

      И кущи роз, где соловьи

      Поют красавиц, безответных

      На сладкий голос их любви;

      Чинар развесистые сени,

      Густым венчанные плющом,

      Пещеры, где палящим днем

      Таятся робкие олени;

      И блеск и жизнь и шум листов,

      Стозвучный говор голосов,

      Дыханье тысячи растений!

      И полдня сладострастный зной,

      И ароматною росой

      Всегда увлаженные ночи,

      И звезды яркие как очи,

      Как взор грузинки молодой!..

      Но, кроме зависти холодной,

      Природы блеск не возбудил

      В груди изгнанника бесплодной

      Ни новых чувств, ни новых сил;

      И всё, что пред собой он видел,

      Он презирал иль ненавидел.

      Высокий дом, широкий двор

      Седой Гудал себе построил…

      Трудов и слез он много стоил

      Рабам послушным с давних пор.

      С утра на скат соседних гор

      От стен его ложатся тени.

      В скале нарублены ступени;

      Они от башни угловой

      Ведут к реке, по ним мелькая,

      Покрыта белою чадрόй[1]

      Княжна Тамара молодая

      К Арагве ходит за водой.

      Всегда безмолвно на долины

      Глядел с утеса мрачный дом;

      Но пир большой сегодня в нем —

      Звучит зурнá,[2] и льются вúны