Затихло всё; теснясь толпой,

      На трупы всадников порой

      Верблюды с ужасом глядели;

      И глухо в тишине степной

      Их колокольчики звенели.

      Разграблен пышный караван;

      И над телами христиан

      Чертит круги ночная птица!

      Не ждет их мирная гробница

      Под слоем монастырских плит,

      Где прах отцов их был зарыт;

      Не придут сестры с матерями,

      Покрыты длинными чадрами,

      С тоской, рыданьем и мольбами,

      На гроб их из далеких мест!

      Зато усердною рукою

      Здесь у дороги, над скалою

      На память водрузится крест;

      И плющ, разросшийся весною,

      Его, ласкаясь, обовьет

      Своею сеткой изумрудной;

      И, своротив с дороги трудной,

      Не раз усталый пешеход

      Под божьей тенью отдохнет…

      Несется конь быстрее лани,

      Храпит и рвется будто к брани;

      То вдруг осадит на скаку,

      Прислушается к ветерку,

      Широко ноздри раздувая;

      То, разом в землю ударяя

      Шипами звонкими копыт,

      Взмахнув растрепанною гривой,

      Вперед без памяти летит.

      На нем есть всадник молчаливый!

      Он бьется на седле порой,

      Припав на гриву головой.

      Уж он не правит поводами,

      Задвинул ноги в стремена,

      И кровь широкими струями

      На чепраке его видна.

      Скакун лихой, ты господина

      Из боя вынес как стрела,

      Но злая пуля осетина

      Его во мраке догнала!

      В семье Гудала плач и стоны,

      Толпится на дворе народ:

      Чей конь примчался запаленный

      И пал на камни у ворот?

      Кто этот всадник бездыханный?

      Хранили след тревоги бранной

      Морщины смуглого чела.

      В крови оружие и платье;

      В последнем бешеном пожатье

      Рука на гриве замерла.

      Недолго жениха младого,

      Невеста, взор твой ожидал:

      Сдержал он княжеское слово,

      На брачный пир он прискакал…

      Увы! но никогда уж снова

      Не сядет на коня лихого!..

      На беззаботную семью

      Как гром слетела божья кара!

      Упала на постель свою,

      Рыдает бедная Тамара;

      Слеза катится за слезой,

      Грудь высоко и трудно дышит;

      И вот она как будто слышит

      Волшебный голос над собой:

      «Не плачь, дитя! не плачь напрасно!

      Твоя слеза на труп безгласный

      Живой росой не упадет:

      Она