Безмолвствуя, на друга он взирал,

      И в жилах останавливалась кровь;

      Он вздрагивал, садился. Он вставал,

      Ходил, бледнел и вдруг садился вновь,

      Ломал в безумьи руки – но молчал.

      Он подавлял в груди своей любовь

      И сердца беспокойный вещий глас,

      Что скоро бьет неизбежимый час!

      И час пробил! его нежнейший друг

      Стал медленно слабеть. – Хоть говорить

      Не мог уж юноша, его недуг

      Не отнимал еще надежду жить;

      Казалось, судрожным движеньем рук

      Старался он кончину удалить.

      Но вот утих… взор ясный поднял он,

      Закрыл – хотя б один последний стон!

      Как сумасшедший, руки сжав крестом,

      Стоял его товарищ. – Он хотел

      Смеяться… и с открытым ртом

      Остался – взгляд его оцепенел.

      Пришли к ним люди: зацепив крючком

      Холодный труп, к высокой груде тел

      Они без сожаленья повлекли,

      И подложили бревен, и зажгли…

      Нередко люди и бранили,

      И мучили меня за то,

      Что часто им прощал я то,

      Чего б они мне не простили.

      И начал рок меня томить.

      Карал безвинно и за дело —

      От сердца чувство отлетело:

      И я не мог ему простить.

      Я снова меж людей явился

      С холодным, сумрачным челом;

      Но взгляд, куда б ни обратился,

      Встречался с радостным лицом!

      В те дни, когда уж нет надежд,

      А есть одно воспоминанье,

      Веселье чуждо наших вежд,

      И легче на груди страданье.

      Приметив юной девы грудь,

      Судьбой случайной, как-нибудь,

      Иль взор, исполненный огнем,

      Недвижно сердце было в нем,

      Как сокол, на скале морской

      Сидящий позднею порой,

      Хоть недалеко и блестят

      (Седой пустыни вод наряд)

      Ветрила бедных челноков,

      Движенье дальних облаков

      Следит его прилежный глаз.

      И так проходит скучный час!

      Он знает: эти челноки,

      Что гонят мимо ветерки,

      He для него сюда плывут,

      Они блеснут, они пройдут!..

      Берегись! берегись! над бургосским путем

      Сидит один черный монах;

      Он бормочет молитву во мраке ночном,

      Панихиду о прошлых годах.

      Когда Мавр пришел в наш родимый дол,

      Оскверняючи церкви порог,

      Он без дальних слов выгнал всех чернецов;

      Одного только выгнать не мог.

      Для добра или зла (я слыхал