Кто яму для других копать трудился,

      Тот сам в нее упал – гласит писанье так.

      Ты это оправдал, бостонный мой чудак,

      Топил людей – и утопился.

      Давно ли с зеленью радушной

      Передо мной стояло ты,

      И я коре твоей послушной

      Вверял любимые мечты;

      Лишь год назад, два талисмана

      Светилися в тени твоей,

      И ниже замысла обмана

      Не скрылося в душе детей!..

      Детей! – о! да, я был ребенок! —

      Промчался легкой страсти сон;

      Дремоты флёр был слишком тонок —

      В единый миг прорвался он.

      И деревцо с моей любовью

      Погибло, чтобы вновь не цвесть;

      Я жизнь его купил бы кровью, —

      Но как переменить, что есть?

      Ужели также вдохновенье

      Умрет невозвратимо с ним?

      Иль шуму светского волненья

      Бороться с сердцем молодым?

      Нет, нет, – мой дух бессмертен силой,

      Мой гений веки пролетит;

      И эти ветви над могилой

      Певца-страдальца освятит.

      Настанет год, России черный год,

      Когда царей корона упадет;

      Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

      И пища многих будет смерть и кровь;

      Когда детей, когда невинных жен

      Низвергнутый не защитит закон;

      Когда чума от смрадных, мертвых тел

      Начнет бродить среди печальных сел,

      Чтобы платком из хижин вызывать,

      И станет глад сей бедный край терзать;

      И зарево окрасит волны рек:

      В тот день явится мощный человек,

      И ты его узнаешь – и поймешь,

      Зачем в руке его булатный нож:

      И горе для тебя! – твой плач, твой стон

      Ему тогда покажется смешон;

      И будет всё ужасно, мрачно в нем,

      Как плащ его с возвышенным челом.

      Всё тихо – полная луна

      Блестит меж ветел над прудом.

      И возле берега волна

      С холодным резвится лучом.

      Никто, никто, никто не усладил

      В изгнаньи сем тоски мятежной!

      Любить? – три раза я любил,

      Любил три раза безнадежно.

      Зачем семьи родной безвестный круг

      Я покидал? Всё сердце грело там,

      Всё