Ей было имя Аганат. Она

      Прекрасней всех в Сидоне. В темном взоре

      Сверканье звезд ночных, а грудь бледна.

      В дни юности она познала горе:

      Ее жених, к сидонским берегам

      Не возвратись, погиб безвестно в море.

      И, девственность принесши в дар богам,

      Она с тех пор жила как жрица страсти,

      А плату за любовь несла во храм.

      Чуть подымались в дали синей снасти,

      Она спешила на берег, ждала,

      Встречала моряков игрой запястий,

      И, обольщенного, к себе вела,

      В свой тесный дом, на башенку похожий,

      Где в нижней комнате царила мгла

      И возвышалось каменное ложе.

      Никто не забывал ее ночей!

      Из всех гетер платили ей дороже, —

      Но каждый день входили гости к ней.

      И от объятий в вихре наслажденья,

      От тел, сплетенных, словно пара змей,

      Означилось на камне углубленье.

      Когда бы маг, искусный в звездочтеньи,

      Составил летопись судеб твоих,

      Ее прочел бы он в недоуменьи.

      Так! – не погиб в скитаньях твой жених:

      В стране далекой он томился пленным,

      За годом годы, как за мигом миг.

      Он жил рабом, отверженцем презренным,

      Снося обиды, отирая кровь,

      Но в сердце он остался неизменным:

      К тебе хранил он прежнюю любовь,

      Живя все годы умиленной верой,

      Святой надеждой: все вернется вновь!

      И, не забыт владычицей Ашерой,

      Он наконец покинул горький плен,

      Бежал, был принят греческой триерой

      И счастливо добрался в Карфаген.

      Отсюда путь на родину свободный!

      И он плывет, и ждет сидонских стен,

      Как алчет пищи много дней голодный,

      И молится: «Пусть это все не сон!»

      Но только берег встал над гладью водной,

      Едва раздался с мачты крик: «Сидон!» —

      Иное что-то вдруг открылось думам,

      Своей мечты безумье понял он

      И замер весь в предчувствии угрюмом.

      И жизнь и шум на пристани Сидона

      В веселый час прихода кораблей:

      И весел мерный плеск в воде зеленой,

      Канатов скрип, и окрики людей,

      И общий говор смешанных наречий…

      Но горе тем, кто не нашел друзей,

      Кто был обманут вожделенной встречей!

      Для тех гетеры собрались сюда,

      Прельщают взглядом, обнажили плечи.

      Как жаждал он хоть бледного следа

      Былого! – Тщетно! Что воспоминанья

      Нетленно проносили сквозь года,

      Исчезло все. Сменились очертанья

      Залива; пристань разрослась с тех пор,

      Столпились вкруг неведомые зданья.

      Нигде былого не встречает взор…

      Лишь моря шум твердит родные звуки,

      Да есть родное в высях дальних гор.

      «Пятнадцать