На Ямайке левостороннее движение, и оттого руль – с другой стороны. Спускаясь по холму к Монтего-Бей, приходится вилять по изгибам двухполосной дороги. Даже в час пик нужно сбрасывать скорость из-за коров и коз, жующих траву вдоль обочины, ведь, кажется, животных на Ямайке никто не пасет и они гуляют сами по себе.

      В четверг с наступлением сумерек, несмотря на то, что завтра – учебный день, молодежь заполняет узкие улицы Монтего-Бей. На всех дорогах, ведущих в прибрежный город, образуются пробки. Даже бешеный темп торгов с водителями на площади Сэма Шарпа, где такси без счетчиков снуют туда-сюда, забирая и высаживая пассажиров, замедляется под наплывом подростковых тел.

      Тела текут по улицам, будто морские волны, накатывающие на «берег», на грязный пятачок на набережной под названием Парк развития городской среды; там возле небольшой сцены полукругом возвышаются десятифутовые колонны динамиков. Насупленные пацаны в футболках с Тупаком и девчонки с косичками и в нарядах из спандекса в 18:30 начинают пробираться сквозь поток бетономешалок, бензовозов и семейных фургонов, запаркованных вплотную друг к другу на Боттом-роуд, – и всё для того, чтобы протиснуться в небольшую дыру в низком заборе, опутанном колючей проволокой. Они проходят по полю мимо группы людей, играющих в кости при свете керосинки, мимо разносчиков, продающих «Ред страйп»[22] и «Тинг»[23]. В воздухе можно уловить слабый запах пепла от костров на горе. Дым от дюжин тележек с жареным арахисом и курицей по-ямайски клубится в лунном свете.

      Позже подтягиваются и остальные: дети в школьной форме размахивают ранцами; молодые матери в джинсовых юбках приходят с малышами на руках; официантки и рабочие, сдав смену, стремятся в объятья танца. Слесари в возрасте и седовласые пожилые женщины раскачиваются под музыку. Перед башней из огромных динамиков, из которых музыка раздается так громко, что закладывает уши, восседает Бобо Ашанти[24] в тюрбане и с непроницаемой ухмылкой на лице. Его пальцы соединяются, образуя знак Троицы.

      Как показывает история Ямайки, в подобных событиях может таиться нечто гораздо большее, чем просто музыка. В танце возникают или терпят крах политические карьеры, создается или распадается общество. Пусть политические партии и контролировали рабочие места и территории, решали, кому быть богатым, а кому – бедным, но здесь их власть была ограничена. Это пространство народа, автономная зона под контролем музыкантов, убежище коллективной памяти.

      Сегодня