Поражают свежестью розовой туши,

      Веселят роскошно парные куски.

      Поросята белы, окровавлены уши, —

      Как христосики, сняты с крестов – на лотки.

      Чье-то мясо хваля: хорошо от склероза!

      В шубах пара прошла, как будто в броне.

      Ни намека сомнения, ни вопроса

      (Жизнь в бездумно сосущем чреве – прочней).

      Смотрит доченька в страхе: «Какая гадость!»

      На костре опаленная шкура бела.

      «Поскорее уйдем!»

      «Ну что ты, не надо».

      И такая боль за родную ожгла!

      Математика – отсвет родного в глазах,

      Упоенье отдачи – в сухих теоремах.

      Как хотел Пифагор эту точность назвать,

      Увидать божеством на Голгофе схемы!

      Математика – логика божества,

      Жизни формула, или зачем заниматься?

      Что-то сердце кольнуло, вдохнулось едва, —

      То решенье неверное жизнью оплатится.

      Сижу за лакированным столом.

      Какой невероятный сдвиг мутаций

      Тьмы дерева, растущего в проем

      Небесных обновлений и простраций!

      И глянцем желтым, все в прожилках, став,

      Вдруг зажило в искусственном режиме,

      И стопкою бумажного листа

      Все человечество заворожило.

      Тяготенья земного поля —

      Тяготенью любви вы праматерь, —

      Сохранение форм бытия,

      Сохранение жизни и памяти.

      Как таинствен, велик переход

      Из сцепленья простого, без Бога,

      В потерявшую видимый ход

      Бесконечную нежность любовную!

      Во Вселенной бесстрастия нет,

      Хоть основа проста – лишь сцепленье.

      Нету мифов в ее глубине,

      Есть любовь и боль разрушенья.

      Может, в ней, в первозданной любви —

      Суть единой теории поля,

      То, над чем разбиваются лбы

      Всех творцов науки бесполой.