Утиных крыльев переплеск.

      И на тропинках заповедных

      последних паутинок блеск,

      последних спиц велосипедных.

      И ты примеру их последуй,

      стучись проститься в дом последний.

      В том доме женщина живёт

      и мужа к ужину не ждёт.

      Она откинет мне щеколду,

      к тужурке припадёт щекою,

      она, смеясь, протянет рот.

      И вдруг, погаснув, всё поймёт —

      поймёт осенний зов полей,

      полёт семян, распад семей…

      Озябшая и молодая,

      она подумает о том,

      что яблонька и та – с плодами,

      бурёнушка и та – с телком.

      Что бродит жизнь в дубовых дуплах,

      в полях, в домах, в лесах продутых,

      им – колоситься, токовать.

      Ей – голосить и тосковать.

      Как эти губы жарко шепчут:

      «Зачем мне руки, груди, плечи?

      К чему мне жить, и печь топить,

      и на работу выходить?»

      Её я за плечи возьму —

      я сам не знаю что к чему…

      А за окошком в юном инее

      лежат поля из алюминия.

      По ним – черны, по ним – седы,

      до железнодорожной линии

      протянутся мои следы.

      Туманный пригород как турман.

      Как поплавки – милиционеры.

      Туман.

      Который век? Которой эры?

      Всё – по частям, подобно бреду.

      Людей как будто развинтили…

      Бреду.

      Верней – барахтаюсь в ватине.

      Носы. Подфарники. Околыши.

      Они, как в фодисе, двоятся.

      Калоши?

      Как бы башкой не обменяться!

      Так женщина – от губ едва,

      двоясь и что-то воскрешая,

      уж не любимая – вдова,

      ещё твоя, уже – чужая…

      О тумбы, о прохожих трусь я…

      Венера? Продавец мороженого!..

      Друзья?

      Ох, эти яго доморощенные!

      Я спотыкаюсь, бьюсь, живу,

      туман, туман – не разберёшься,

      о чью щеку в тумаке трёшься?…

      Ау!

      Туман, туман – не дозовёшься…

      Мальчики с финками, девочки с фиксами.

      Две контролёрши заснувшими сфинксами.

      Я еду в этом тамбуре,

      спасаясь от жары.

      Кругом гудят, как в таборе,

      гитары и воры.

      И как-то получилось,

      что я читал стихи

      между теней плечистых,

      окурков, шелухи.

      У них свои ремёсла.

      А я читаю им,

      как девочка примёрзла

      к окошкам ледяным.

      На чёрта им девчонка

      и рифм ассортимент?

      Таким, как эта, – с чёлкой

      и