Ты пролётом в моих городах,

      ты пролётом

      в моих комнатах, баснях про Лондон

      и осенних черновиках,

      я люблю тебя, мой махаон,

      оробевшее чудо бровастое.

      «Приготовьте билетики». Баста.

      Маханём!

      Мало времени, чтоб мельтешить.

      Перелётны, стонем пронзительно.

      Я пролётом в тебе,

      моя жизнь!

      Мы транзитны.

      Дай тепла тебе львовский октябрь,

      дай погоды,

      прикорни мне щекой на погоны,

      беззащитною, как у котят.

      Мы мгновенны? Мы после поймём,

      Если в жизни есть вечное что-то —

      это наше мгновенье вдвоём.

      Остальное – пролётом!

      Наши кеды как приморозило.

      Тишина.

      Гетто в озере. Гетто в озере.

      Три гектара живого дна.

      Гражданин в пиджачке гороховом

      зазывает на славный клёв,

      только кровь

      на крючке его крохотном,

      кровь!

      «Не могу, – говорит Володька, —

      а по рылу – могу, —

      это вроде как

      не укладывается в мозгу!

      Я живою водой умоюсь,

      может, чью-то жизнь расплещу.

      Может, Машеньку или Мойшу

      я размазываю по лицу.

      Ты не трожь воды плоскодонкой,

      уважаемый инвалид,

      ты пощупай её ладонью —

      болит!

      Может, так же не чьи-то давние,

      а ладони моей жены,

      плечи, волосы, ожидание

      будут кем-то растворены?

      А базарами колоссальными

      барабанит жабрами в жесть

      то, что было теплом, глазами,

      на колени любило сесть…»

      – Не могу, – говорит Володька, —

      лишь зажмурюсь —

      в чугунных ночах,

      точно рыбы на сковородках,

      пляшут женщины и кричат!

      Третью ночь как Костров пьёт.

      И ночами зовёт с обрыва.

      И к нему

      является

      рыба —

      чудо-юдо озёрных вод!

      «Рыба,

      летучая рыба, с гневным лицом мадонны,

      с плавниками белыми, как свистят паровозы,

      рыба,

      Рива тебя звали,

      золотая Рива,

      Ривка, либо как-нибудь ещё,

      с обрывком

      колючей проволоки или рыболовным крючком

      в верхней губе, рыба,

      рыба боли и печали,

      прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь…»

      Ничего не отвечает рыба.

      Тихо.

      Озеро приграничное.

      Три сосны.

      Изумлённейшее хранилище

      жизни, облака, вышины.

      Бирман 1941,

      Румер 1902,

      Бойко, оба 1933.

      В дни, неслыханно болевые,

      быть без сердца – мечта.Скачать книгу