В небе тучи летают, как змеи,

      Зависая на нитях дождей.

      Я обжиться никак не умею

      В суете городских площадей.

      И, мальчишеской думкой влекомый,

      Я хочу, я стараюсь туда,

      Где по тёплому лугу Ямскому

      Друг за другом вприпрыжку года.

      Где приветливый месяц усталый

      Воду синюю пьёт из рожка —

      Из реки моей родины малой,

      Без которой на сердце тоска.

      Улетаю, спешу поездами,

      Но лишь гляну в ночное окно,

      Сразу город мой над берегами,

      В землю русскую вросший давно.

      Никогда я счастливым не буду

      Без обрыва, где гнёзда стрижей,

      Без Петровского третьего пруда,

      Без нетрезвых его сторожей.

      Я обжиться никак не умею

      В суете городских площадей.

      Кружат в небе бумажные змеи,

      Отзываясь на крик лебедей.

      В рязанских лугах заблудились весёлые майские ливни,

      Леса и подлески очистила свежести первой гроза,

      И терпкий, щекочущий запах ожившей весенней полыни

      И родины малой, но милой до слёз разъедает глаза.

      И кажется мне, что сейчас вот из ближнего к насыпи дома,

      В цветном полушалке, который нельзя не узнать,

      Предчувствием встречи со мною, как прежде, влекома,

      Ко мне устремится моя постаревшая тихая мать.

      Как годы летят, отдаляясь всё зримей чертою,

      Как низко плывут надо мною за эту черту облака.

      И лес, и река, вероятно, чего-то на свете да стоят,

      Коль еду и еду к ним издалека.

      Большая Алешня, Большая Алешня…

      Вдали от больших автострад

      Взметнулся шиповник и редкий орешник

      У низеньких сельских оград.

      С шоссейной дороги – минута до замка,

      До парка, где были мостки,

      До церкви забытой, до рухнувшей арки,

      До высохшей рядом реки.

      За снежной зимою, дождливой весною,

      То в пьянках, то в спешных делах

      Духовность страны оставалась стернёю

      В широких российских полях.

      И грустно, и больно: Кольцо Золотое

      Алешней замкнуть не смогли.

      Неужто уже ничего он не стоит,

      Клочок