Шла метель по глубокому следу.

      Я стоял, коченея в снегу,

      И стонал в полушаге от бреда:

      – Люди добрые! Я не могу!

      Кто-нибудь! Отворите ворота! —

      Я молил, не дойдя до ворот.

      Всё надеялся, выглянет кто-то,

      В избу зимнюю дверь отопрёт.

      – Отворите! – Проглатывал ветер

      Мой горячий удушливый крик.

      И никто на селе не ответил,

      На пороге никто не возник.

      Я застыл в забытьи под забором,

      Но очнулся на стук топора.

      Лошадь, сани… «Наверное, воры

      Добрались до чужого добра…»

      И меня увидали и – разом:

      – Ты чего тут, сердешный, застрял?

      – Да метель подкузьмила, зараза,

      Заблудился, – я им повторял.

      Дали варежки, термос достали,

      Взяли на руки, в сани снесли.

      Воры так суетиться б не стали…

      Боже мой! Да меня же спасли!

      Чаем с мятой согревшись немного,

      Я чего-то промямлил про дом.

      Помолчали, сказали нестрого:

      – Ты не думай, мужик, не крадём!

      Это наше подворье, отцово.

      На чужое вовек не войдём.

      Так что можешь поверить на слово… —

      И опять: – Мы, мужик, не крадём!

      Стало стыдно за мысли некстати

      И неловко за глупый вопрос.

      И сказал я: «Спасибо вам, братья,

      Не поспей вы, наверно б, замёрз!»

      – Ладно, ладно… – оттаяли лица, —

      Видно, не был здесь очень давно.

      Это с каждым могло бы случиться.

      Тут недолго у нас заблудиться,

      Но пропасть никому не дано.

      Я смотрел на широкие плечи,

      Слушал умные светлые речи,

      Делал вывод из этих речей:

      Доброта сохраняет и лечит,

      Но врачует получше врачей.

      – Ну, бывай, – подмигнули, – покуда.

      Нам – направо, до дому – верста.

      Мне хотелось сказать: «Не забуду

      Я вас, братья, теперь до креста!»

      Мы простились, но помню поныне:

      «Ты не думай, мужик, не крадём!» —

      И дорогу, и запах полыни,

      И снегами затопленный дом.

      Из сугробов, бывает, не выйти.

      В чистом поле, где ветры парят,

      Я шепчу в пустоту: «Отворите!» —

      И уверен, что мне отворят.

      В полях российских ветры не унять:

      Скулят себе, в ночи по-волчьи воют.

      И трудно заунывное понять

      Их ветряное пенье вековое.

      О чём они, слетевшие с небес,

      Зачем они под сень забытых кладбищ,

      Какой у них житейский интерес

      В местах исконных деревенских пастбищ?

      В глухой ночи уставшие скулить,

      Летят они в заброшенные кущи,

      Как странники, в печали и в пыли

      Несут свои измученные души.

      Я слышу их глухие голоса,

      Я