Проснулся я. Да, крыша гроба. – Руки

      С усильем простираю и зову

      На помощь. Да, я помню эти муки

      Предсмертные. – Да, это наяву!

      И без усилий, словно паутину,

      Сотлевшую раздвинул домовину

      И встал. Как ярок этот зимний свет

      Во входе склепа! Можно ль сомневаться?

      Я вижу снег. На склепе двери нет.

      Пора домой. Вот дома изумятся!

      Мне парк знаком, нельзя с дороги сбиться.

      А как он весь успел перемениться!

      Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчит

      Недвижными ветвями в глубь эфира,

      Но ни следов, ни звуков. Все молчит,

      Как в царстве смерти сказочного мира.

      А вот и дом. В каком он разрушеньи!

      И руки опустились в изумленьи.

      Селенье спит под снежной пеленой,

      Тропинки нет по всей степи раздольной.

      Да, так и есть: над дальнею горой

      Узнал я церковь с ветхой колокольней.

      Как мерзлый путник в снеговой пыли,

      Она торчит в безоблачной дали.

      Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.

      Все понял я: земля давно остыла

      И вымерла. Кому же берегу

      В груди дыханье? Для кого могила

      Меня вернула? И мое сознанье

      С чем связано? И в чем его призванье?

      Куда идти, где некого обнять,

      Там, где в пространстве затерялось время?

      Вернись же, смерть, поторопись принять

      Последней жизни роковое бремя.

      А ты, застывший труп земли, лети,

      Неся мой труп по вечному пути!