Нету сил, к черту все, надоело!

      Пусть другие стригут барыши…

      Страшно хочется просто без дела

      Побродить где-нибудь для души,

      Где шуршит по брусчатке старинной

      Океанского ветра метла,

      Вверх по улочке узкой, невинной,

      Что в веках свой фасон сберегла.

      Вот и берег безлюдный и мрачный,

      Зелень темная на камнях,

      В час отлива баркас рыбачий

      Еле тянет, застряв в волнах.

      Площадь ратушная у рынка —

      Нет часов, и не спешны дела…

      Словно сказочная картинка,

      Эта набережная мила.

      Как живется в домах – игрушках,

      Среди прибранных этих земель?

      Бродит за городом пастушка

      Под томительную свирель.

      И от этой томной свирели

      Мир колышется и дрожит…

      Под нарядным шатром карусели

      Белый конь меня закружит…

      Уж отстал океанский берег,

      Тянет Азия, как магнит —

      Там в холодном и мрачном чреве

      Настоящая жизнь кипит.

      Там труднее она дается,

      Там борьба на каждом шагу,

      Азиатское солнце, как знамя, вьется

      И закатывается в тайгу…

      В переполненной электричке до Мельничьего ручья,

      Вывозящей граждан на свободу,

      Она сидит отрешенно, она – ничья,

      В ее руках журнал «Юность» девяностого года,

      На ее коленях корзина с кошкой,

      В глазах – царственная невозмутимость…

      Майский пейзаж каруселит в окошке.

      Жизнь для нее – вынужденная необходимость.

      В ее сосудах гордая балтийская кровь,

      В серых зрачках – холод гранита,

      Она помнит все, кроме своих годов,

      Но жизнь, как в тумане, с тех пор, как сердце разбито…

      По утрам она чувствует, что еще жива,

      Хотя не знает – зачем, но следует закону.

      Над головой – ослепительная синева,

      Старость свою несет она, как корону.

      Она не верит в загробную благодать,

      Пронесла, сохранила, что было дано…

      Есть внуки, и не страшно совсем умирать,

      Не то, что в ту черную зиму, давным – давно…