Снега на улице покаты.

      И ночь чугунно тяжела.

      Что ж, настает мой час расплаты —

      За то, что в этот мир пришла.

      Горит в ночи тяжелый купол

      На белом выгибе холма.

      Сей мир страданием искуплен.

      Поймешь сполна – сойдешь с ума.

      Под веток выхлесты тугие,

      Под визг метели во хмелю

      Я затеваю Литургию

      Не потому, что храм люблю.

      Не потому, что Бог для русской —

      Всей жизни стоголосый хор,

      А потому, что слишком узкий

      Короткий темный коридор,

      Где вечно – лампа вполнакала,

      Соседок хохот и грызня —

      Так жизни мало, слишком мало,

      Чтоб жертвовать куском огня.

      Перед огнем мы все нагие —

      Фонарный иль алтарный он…

      Я подготовлюсь к Литургии

      Моих жестоких, злых времен.

      Моих подземных переходов.

      Моих газетных наглых врак.

      И голых детдомов, где годы

      Детей – погружены во мрак.

      Моих колымских и алданских,

      Тех лагерей, которых – нет?!

      И бесконечных войн гражданских,

      Идущих скоро – сотню лет.

      Я подготовлюсь. Я очищусь.

      Я жестко лоб перекрещу.

      Пойду на службу малой нищей,

      Доверясь вьюжному плащу.

      Земля январская горбата.

      Сковала стужа нашу грязь.

      Пойду на службу, как солдаты

      Шли в бой, тайком перекрестясь…

      И перед музыкой лучистой,

      Освободясь от вечной лжи,

      Такой пребуду в мире чистой,

      Что выслушать – не откажи!

      И, может быть, я, Божье слово

      Неся под шубой на ветру,

      Его перетолкуя, снова

      За человечью жизнь помру.

      И посчитаю это чудом —

      Что выхрип, выкрик слышен мой,

      Пока великая остуда

      Не обвязала пеленой.

      Я пойду по улице хрусткой.

      Будут ноги мои жечь алмазы.

      Я пойду в мехах, в шубе русской.

      Краской черного подмазанного глаза

      Возмущу банные прилизанные лица!

      А я гордая, спокойная ныне.

      Довелось мне в вере укрепиться —

      В людском море, в человечьей пустыне.

      Подойду к своей белой церкви

      С купоросно синими куполами.

      Ты, кто лаял на нее, цепной цербер!

      Неужели ты так быстро – с нами?!

      – Ни за что тебе не поверю.

      Ты, цербер, цензор,

      ты