Очи ее – сливовые.

      Руки ее – ивовые.

      Плащ ее – смородиновый.

      Родина.

      И так ее глаза печально глядят,

      Словно устали глядеть назад,

      Словно устали глядеть вперед,

      Где никто-никто никогда не умрет…

      А мы все уходим. И мы все – уйдем.

      …Лишь одна в Успенском соборе своем

      Глядит печально, зная про то,

      Что никогда не умрет никто.

      Милые, спите. Вас не тревожу.

      Кто-то отходит – кто-то родился.

      Просто – душа меняет кожу.

      Каждый из нас на страданье сгодился.

      Из кожи и меди, из матерьяла,

      Коий наждак и алмаз не брали,

      Мы возродимся! Начнем сначала —

      Как будто мы и не умирали.

      Все вам наврали! Не типографской

      Краской – а темперой златовласой

      Нас обозначат! Не радиосказкой —

      Правдой архиерейского баса.

      Мы возвращаемся. Поглядите:

      Это я – со шрамами пыток.

      Это я – в побоях подпитий.

      Это я – помнящий свиток —

      Список тех, кто убит при попытке

      К бегству

      кто позорно стыл дезертиром

      В зимней землянке

      мокрый до нитки

      Перед воюющим наглым миром

      – Мне в алтарь нельзя было – а я сюда влезла.

      А ты кто?

      – Чай, не признаешь меня, болезной,

      драно пальто?..

      – Бабушка, булку тебе, кипятка бы…

      А здесь – вино да просфоры…

      – Наплюй, дочка. Мы, старые бабы —

      юного Времени воры.

      Я ведь побирушка.

      А звать меня Елена Федоровна.

      А мать моя была графиня.

      Над алтарем под куполом —

      серебряные звезды.

      – Елена