«Однажды, – так Бхишма повел свое слово, –

      Убил Джамадáгни, жреца и святого,

      Вождь хáйхаев{14}, Áрджуна тысячерукий.

      Был сын у святого, познавшего муки,

      По имени Рáма. И вот, гневнолицый,

      Он тысячу рук отрубил у убийцы,

      От воинской касты, без помощи ратной,

      Очистил он землю семь раз троекратно.

      Жрецы, чтобы воины в мире остались,

      Со вдовами ратных людей сочетались.

      Есть древний закон, почитаемый свято:

      Дитя может быть от другого зачато,

      Но отпрыском мужа законного будет,

      Коль к этому рода продленье побудит, –

      И жрец со вдовой ратоборца сходился,

      Чтоб воинский род на земле возродился…

      Вот случай другой: благодатью богатый,

      Подвижник Утáтхья был мужем Мамáты.

      Был брат у святого меньшой, Брихаспáти:

      Он силу обрел от ученых занятий.

      Наставник богов, он, без жалости к брату,

      Упорно преследовать начал Мамату.

      Сказала она: «Постыдись, Брихаспати!

      От мужа, мне данного, жду я дитяти.

      Растет твой племянник, зачатый в законе,

      И веды в моем изучает он лоне.

      От старшего брата мне радостно бремя, –

      Иди и другой подари свое семя!»

      Так правильно сказано было Маматой,

      Но жрец не сдержал себя, страстью объятый,

      Познал он Мамату в запретное время,

      И крикнул ему, испустившему семя,

      Зародыш, уже находившийся в лоне:

      «Эй, младший, ступай-ка, ты здесь посторонний,

      Я – первый, нет места второму во чреве!»

      И проклял тогда Брихаспати во гневе

      Дитя, что еще пребывало в утробе:

      «За слово, которое крикнул ты в злобе,

      При этом – в чувствительный миг наслажденья,

      Да будешь во мрак ты повергнут с рожденья».

      И вправду, родился Утатхьи потомок

      Незрячим и назван был: «Житель Потемок».

      Жрецу Брихаспати могуществом равный,

      Сынов произвел сей слепец добронравный.

      Сыны, ослепленные жадностью скряги,

      Решили: «К чему нам заботы о благе

      Слепца многодряхлого, еле живого?»

      На доску отца посадили слепого

      И доску по Ганге пустили жестоко,

      И плот оказался во власти потока.