Последний лист снесло вчера

      с дубка, что выскочил напротив

      приюта нашего. Всей плоти —

      былинка с метр, одна кора…

      Молоденький, он спал взахлеб,

      так дети спят, и не заметил,

      как налетел возвратный ветер,

      одежку хлипенькую сгреб

      и сдул играя. Пусть она,

      подсохшая, уже не грела —

      какой-то смысл давала телу.

      Теперь – безмолвная струна

      без дуг девичьих, без колков —

      наследья Фебова угара,

      не лира, даже не гитара —

      один из выживших ростков

      отца того ль, что вечность пьет

      в аллее щелковского парка,

      или Толстовского подарка

      с «Войны и мира», чей полет

      когда-то сдвинул и меня

      вослед Андрею с мертвой точки…

      Проснись, малыш! уж март, и почки

      пригрело солнцем, суетня

      вот-вот начнется: гомон птиц

      разбудит темные криницы,

      возьмутся травы, медуницы,

      как трепетные лики жриц,

      закружат хороводом, чтоб

      снова растревожить память.

      Пусть не равняться со столпами,

      но как представишь – столько троп,

      подростку, предстоит ему

      пройти в слепых годах ученья,

      чтоб, став частицею творенья

      и растворенья, свет и тьму

      вбирая в плоть, среди бродяг

      таких же, с золотой листвою

      расстаться, сморщиться корою,

      в иную мудрость отходя.

      Когда представишь… Что там лист,

      пускай отмоленный, последний —

      сама судьба стоит в передней:

      – Ты все играешься, артист?

      не перепел себя? – ростки,

      хотя бы два, стройней и выше…

      Зачем, что в космосе расслышал,

      размениваешь на стишки?

      Опять весна подкатывает первым

      чуть слышным бормотаньем поутру

      с пути уставшей птахи. Вот и прерван

      сон зимний… Только что я соберу,

      сбежав сюда от сутолки столичной,

      где прогремит отчаливать звонок?

      Откуда говорить – мне безразлично,

      откуда достучаться – все одно,

      лишь достучаться б зовом, хрипом, песнью…

      Все заново начать невмоготу —

      уж ниточки гусей по поднебесью

      отчеркивают вехи на лету,

      они домой летят – мне на гнездовье

      силенок не собрать: года не те…

      Но как проститься с нажитой любовью,

      чтобы пристать к беззвездной пустоте?

      Как не срастись с весною этой ранней,

      где влился сам в настройку скрипачей,

      летящих зыбким клином, с бормотаньем

      случайной птахи? Как уйти ни с чем

      совсем в ничто? Когда бы в том пространстве,

      что кинули, мы оставляли след…

      Приехали –