Чуть мерцает призрачная сцена,

      Хоры слабые теней,

      Захлестнула шелком Мельпомена

      Окна храмины своей.

      Черным табором стоят кареты,

      На дворе мороз трещит,

      Всё космато: люди и предметы,

      И горячий снег хрустит.

      Понемногу челядь разбирает

      Шуб медвежьих вороха.

      В суматохе бабочка летает.

      Розу кутают в меха.

      Модной пестряди кружки и мошки.

      Театральный легкий жар,

      А на улице мигают плошки

      И тяжелый валит пар.

      Кучера измаялись от крика,

      И храпит и дышит тьма.

      Ничего, голубка Эвридика,

      Что у нас студеная зима.

      Слаще пенья итальянской речи

      Для меня родной язык,

      Ибо в нем таинственно лепечет

      Чужеземных арф родник.

      Пахнет дымом бедная овчина.

      От сугроба улица черна.

      Из блаженного, певучего притина

      К нам летит бессмертная весна;

      Чтобы вечно ария звучала:

      «Ты вернешься на зеленые луга», —

      И живая ласточка упала

      На горячие снега.

      Мне Тифлис горбатый снится,

      Сазандарей стон звенит,

      На мосту народ толпится,

      Вся ковровая столица,

      А внизу Кура шумит.

      Над Курою есть духаны,

      Где вино и милый плов,

      И духанщик там румяный

      Подает гостям стаканы

      И служить тебе готов!

      Кахетинское густое

      Хорошо в подвале пить, —

      Там в прохладе, там в покое

      Пейте вдоволь, пейте двое:

      Одному не надо пить!

      В самом маленьком духане

      Ты обманщика найдешь,

      Если спросишь «Телиани» —

      Поплывет Тифлис в тумане,

      Ты в бутылке поплывешь.

      Человек бывает старым,

      А барашек молодым,

      И под месяцем поджарым

      С розоватым винным паром

      Полетит шашлычный дым…

      Возьми на радость из моих ладоней

      Немного солнца и немного меда,

      Как