Раз голод ужасный упал на Дамаск,

      Забыли любовники радости ласк,

      Скупилося небо, иссохла земля,

      Забыли о влаге леса и поля;

      Вскипели от зноя источники вод,

      И влага была лишь в очах у сирот,

      А если б дымок заприметили вы —

      То были стенанья и вздохи вдовы;

      Деревья без листьев, без свежих ветвей,

      И немощны руки былых силачей;

      Сады саранча пожирала, и вот —

      Пожрал саранчу с голодухи народ.

      Тогда-то приятель меня посетил;

      Весь – кожа да кости, болезнен и хил,

      А прежде был знатен, богат и силен.

      Такой переменой я был удивлен,

      Спросил я его: «О мой искренний друг,

      Что сталось с тобой неожиданно, вдруг?»

      На это он гневно в ответ произнес:

      «Ужели не знаешь? К чему сей вопрос?

      Ужели не видишь мучений людских?

      Ведь горе достигло пределов своих.

      Нам более влаги не шлют небеса,

      До них не доходят мольбы голоса!»

      «Тебе что за дело? – сказал я в ответ. —

      Яд страшен, где противоядия нет,

      Ведь мрут неимущие, ты же богат;

      Ведь утку разливы воды не страшат».

      Мой друг, с сожаленьем взглянув (на глупца

      Так смотрят обычно глаза мудреца),

      Ответил: «Ужель не протянешь руки,

      Увидевши друга в стремнинах реки?

      Не голоден сам я, но видя, как мрут

      От голода люди, стал бледен и худ;

      Разумный, равно как от язвы своей,

      Страдает, увидевши язвы людей, —

      Я сам, славу богу, и цел, и здоров,

      Но весь трепещу я от язв земляков;

      Здоровый, сидящий бок о бок с больным,

      Смущен и расстроен соседством таким.

      Я вижу голодных кругом, и кусок

      Становится в горле моем поперек;

      Тому, чьи друзья в заточеньи сидят,

      Едва ли приятным покажется сад».

      Народная месть, пробудившись, дотла

      В Багдаде полгорода ночью сожгла.

      Один из торговцев был рад, что пожар

      Не тронул ни лавку его, ни амбар.

      Веселье его заприметил мудрец

      И молвил: «Собой лишь ты занят, глупец!

      Остался б лишь дом твой, и ты будешь рад,

      Пожрет если пламя весь город Багдад».

      Когда голодающих