Вы думаете —

      это солнце нежненько

      треплет по щечке кафе?

      Это опять расстрелять мятежников

      грядет генерал Галифе!

      Выньте, гулящие, руки из брюк —

      берите камень, нож или бомбу,

      а если у которого нету рук —

      пришел чтоб и бился лбом бы!

      Идите, голодненькие,

      потненькие,

      покорненькие,

      закисшие в блохастом гря́зненьке!

      Идите!

      Понедельники и вторники

      окрасим кровью в праздники!

      Пускай земле под ножами припомнится,

      кого хотела опошлить!

      Земле,

      обжиревшей, как любовница,

      которую вылюбил Ротшильд!

      Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,

      как у каждого порядочного праздника —

      выше вздымайте, фонарные столбы,

      окровавленные туши лабазников.

      Изругивался,

      вымаливался,

      резал,

      лез за кем-то

      вгрызаться в бока.

      На небе, красный, как марсельеза,

      вздрагивал, околевая, закат.

      Уже сумасшествие.

      Ничего не будет.

      Ночь придет,

      перекусит

      и съест.

      Видите —

      небо опять иудит

      пригоршнью обрызганных предательством

      звезд?

      Пришла.

      Пирует Мамаем,

      задом на город насев.

      Эту ночь глазами не проломаем,

      черную, как Азеф!

      Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,

      вином обливаю душу и скатерть

      и вижу:

      в углу – глаза круглы, —

      глазами в сердце въелась богоматерь.

      Чего одаривать по шаблону намалеванному

      сиянием трактирную ораву!

      Видишь – опять

      голгофнику оплеванному

      предпочитают Варавву?

      Может быть, нарочно я

      в человечьем меси́ве

      лицом никого не новей.

      Я,

      может быть,

      самый красивый

      из всех твоих сыновей.

      Дай им,

      заплесневшим в радости,

      скорой смерти времени,

      чтоб стали дети, должные подрасти,

      мальчики – отцы,

      девочки – забеременели.

      И новым рожденным дай обрасти

      пытливой сединой волхвов,

      и придут они —

      и будут детей крестить

      именами моих стихов.

      Я, воспевающий машину и Англию,

      может быть, просто,

      в самом обыкновенном Евангелии

      тринадцатый апостол.

      И когда мой голос

      похабно ухает —

      от часа к часу,

      целые сутки,

      может быть, Иисус Христос нюхает

      моей души незабудки.