Отца я помню как в тумане,

      Пять-шесть найдется эпизода,

      Но память детская обманет,

      В те дни, вернувшись через годы.

      Веселый, стройный и подвижен,

      А может, строгий, даже злой,

      В рассказах мамы его вижу,

      Во мне, ребенке, он живой.

      Семейный стол полуовальный,

      Отец, я слева, справа брат,

      Так усадил нас специально —

      Учить приличиям ребят.

      Мне ложку левою рукою

      Взять неосознанно хотелось,

      Отец мне строго: Что такое? —

      Бьет подзатыльник то и дело.

      А брат откусит хлеб и долго

      Жует его и не глотает,

      Отец встряхнет его за холку, —

      Не подавись, запей-ка чаем!

      К его приходу дети в чистом

      Должны одеты быть и рядом,

      И стол накрыт семейный быстро,

      После отца все только сядут.

      Жена должна сидеть напротив,

      А рядом с мамой дочь Галина;

      Кастрюля с супом, с мясом протень;

      Отец вино нальет с графина…

      Сам помню ль это пятилетним,

      Иль мама позже рассказала,

      Как притихали сразу дети —

      Отец входил неспешно в зало.

      И те семейные застолья,

      И воспитательные меры,

      Не мог придумать я, тем более

      С годами в память крепнет вера.

      Врач педиатр стучится. Входите!..

      Руки помыть можно здесь, и раздеться…

      Как увижу врача, я нуждаюсь в защите,

      В пятках душа и колотится сердце.

      Мама, мне страшно, боюсь я укола!

      Пусть тетя уйдет поскорее. Сынок!..

      Лежу на коленях я с попою голой,

      Ни вопли, ни мама, никто не помог.

      С тех пор я укола боюсь до икоты,

      И врач для меня пострашнее цыган,

      С недугом в больницу иду с неохотой,

      Мне сон и покой для здоровья гарант.

      Дядя Юзеф утонул,

      Немец, пленный с Кенигсберга!

      Ты чего кричишь так, Верка?

      Успокойся, сядь на стул…

      Ну, рассказывай, родная,

      Что случилось, в чем беда?

      Ледяная ведь вода…,

      Спьяну