Щука клянется, божится, хвост ее ходит, как ладони,

      трясущиеся от страха. Говорит, буду тебе невестой, сеть

      рыболовная вышла с тобой нам свахой. Говорит, буду

      тебе рабыней, дно океанское крошечное – не скроюсь.

      Говорит, буду тебе чем хочешь: подругой, судьбой,

      женою, радостью буду, ушами, чтобы послушать, губами

      буду – правду среди лжи ведать.

      Говорит. Емеля руки в карманах греет, недовольный

      морозом, сказками щуки, снегом, недовольный жизнью

      своей, похожей на прозябание, недовольный тем, что

      хочется, а не может. Он ладони к щуке тянет, та в них

      влетает, чешуя ее цветная сияет и греет кожу; и не

      рыбья совсем – горяча по-человечьи, и слова ее Емеле

      кажутся чище истин. Говорит, украшу жизнь тебе, чем

      захочешь, будет жизнь твоя светлее любого жизни.

      И Емеля долго думает, глядя, как щуке душно вне воды,

      ее родившей, но сердце к посулам глухо – жизнь пустая

      на печи в бездействии ему слаще.

      Он берет ее покрепче и

      вспарывает

      ей

      брюхо.

      Ты, чьи ладони нежны, не изрезаны лезвием волн, ты,

      чья душа наполнена солнечной теплотой, ты, на чьей

      шее вьются нитями жемчуга, добытые мной в подарок,

      будь вместо меня – жена!

      Ласку ему дари, тихая, словно штиль, слова ему говори

      человеческие, свои, которые он поймет, а не забудет,

      как шум свежий, дикий, морской, затихающий поутру в

      теплой постели, нег полной – горячий мед!

      Нежи его, родная. Оставь мне мой вечный лед.

      Времени прекратить этот нелепый бег сможет любой из

      вас, но не сомкнете век. Русалочью душу не жаль, она,

      словно пена, пуста. Ничтожна для вас цена – за ноги —

      ее хвоста.

      Обида уснет на дне, обиду укроет ил. Люби его долго —

      долго, люби его за двоих.

      Но только страшись увидеть седые его виски и, зная, что

      он уйдет, не утешить его тоски, когда, одинокий, выйдет

      на берег, шагнет в волну —

      и миг повторит, в который

      когда-то

      не утонул.

      Победил двух драконов, третьего не сумел.

      Превратиться не смог ни разу, как предрекали,

      Мол, дракона срази, проклятье его регалий

      Перейдет на тебя, явился раз, глуп и смел.

      Я специально сдирал доспехи и голым шел,

      Не боясь, без меча кидался, как волк, на зверя,

      Я хотел победить, желая, не лицемерил,

      Только что-то не так, быть может, с моей душой,

      Раз проклятье меня обходит за разом раз,

      И драконья душа вселяться в меня не хочет.

      Почему только я единственный среди прочих,

      И меня обманул предания гнилой сказ?

      Третья туша в крови сгнивает у моих ног,

      Желтый глаз смотрит пристально-мертво,