Эрон. Анатолий Королев
Читать онлайн книгу.
окнами летают. Бабуля классная, хоть и строга, но меня не обижает, даже балует. Вот вчера сережки подарила. Думаешь, я гордо отказалась? Фиг. Взяла. Подавись моей гордостью! Что такое женская спесь, я давно позабыла. Гордость, Лиль, есть только на уроках литературы у нашей Нины Павловны. И еще я поняла, что стоит только поднять лапки вверх и сдаться, не рыпаться, как судьба начинает улыбаться. Вышло в рифму, значит, правда. Личной жизни у меня нет. Хотя образовался под Новый год один поклонник, но перспектив у него насчет меня никаких нету. Он страдает, а мне до лампочки. Я, к счастью, стала порядочной дрянью. А еще, Лиль, поделюсь с тобой – юность умирает раньше всего. Живу я скучно и безрезультатно. Вот ходила в Художественный театр (у меня выходной – воскресенье). На сцене – доменный цех, льется сталь и ездят автокары. И это во МХАТе, где всегда тихо пили водку чеховские чиновники. Я сидела в партере и всю дорогу боялась, что с крана сорвется на голову стальная болванка. Но сталевары не подкачали. А еще была на Таганке! Как попала? Очень просто: бабуля иногда выдает мне за хор. поведение красные корочки с талонами на любой московский спектакль. Любой! И всегда 6-й ряд партера. У них, Лель, проблем в жизни нет. Зато есть 100-я секция ГУМа. Для своих – всего завались. Если что надо – шли список. Косметика любая. И блеск для губ французский, и блеск для ногтей в крапинку. А перламутровую помаду не пробовала? Лавсан, Лель, больше никто не носит. Выкинь. Лапша тоже отошла. Конский хвост давно ау. Отрежь, не жалей. И спрячь шиньон, и забудь про начес. В моде стрижка сессон и парики цвета платины. 50 руб. на черном рынке. Но когда это все доползет до нас? Читаю Блока – библиотека в доме пальчики оближешь. Все, Лель, идет гроза! Как у Тютчева. Бегу закрывать окна. Пиши, не будь такой хрюшкой, как я. Скучаю по тебе жутко. Твоя верная подлюга, Ева Ель. 12 мая 1973 года. Полдень».
Это письмо неизвестная Лилька никогда не получит: Ева забудет его послать.
Классная бабуля, старуха Пруссакова, имела странное опасное свойство. Оставаясь в одиночестве, она постепенно впадала в оцепенение, почти теряла сознание. Требовалось, чтобы кто-то всегда был с ней рядом. Это обстоятельство от Евы, разумеется, скрыли, как и то, что она уже четвертая девушка-сиделка, которой обещали протекцию. Ни одной из них не помогли, всех в удобный момент выставляли за порог. Но замарашку Еву Пруссакова решила обязательно облагодетельствовать – наперекор своей манере поступать с людьми неблагодарно.
Одним словом, классная бабулька Калерия Петровна была совсем не похожа на беглый эпистолярный портрет. Это была жестокая сентиментальная женщина преклонных лет. Когда-то она была чудо как хороша, в стиле немецких киноактрис-вамп тридцатых годов с черными наркотическими глазами. Ничего от этой заточенной красоты не осталось, она стала безобразна так жутко, как это порой случается именно с прекрасными немками или венецианскими зеркалами, в которых проступили ядовитые пятна на амальгаме. Она ненавидела свою старость. Была жадна