Что сказал Бенедикто. Часть 3-4. Татьяна Витальевна Соловьева
Читать онлайн книгу.
привяжу, Отелло чертов, и ремнем, пока ревность не выбью. Ишь какой! Ты ж ему мозги едва не выбил, ты не видел, что там бить нечего? Офицер Аланда бьет какого-то музыкантишку. Вебер, ты на себя посмотри, как ты мог подумать, что твоя жена тебя променяет на этого зародыша?
– Не говорите со мной.
– Это ты помалкивай, ты пока до генерала не дослужился и даже права совещательного голоса не имеешь, не то, что мне указания раздавать.
– Как сердце, Вебер? – спросил Клеменс.
Вебер странно взглянул на него – словно у него еще было сердце. Вебер отвернулся, прикрыл глаза. Абеля не было – черная точка удалялась на горизонте. Если Клеменс что-то уколет, то уйти может и не получиться. Нужно как-то собраться, больше ничего не остается.
«Это папа. Это мой папа». Алькин лепет. Ненужные картины его прежнего счастья. Ощущение невесомого прикосновения ее волос к его щеке. Это все, что от него осталось. За это он дал бы не только зародышу Венцелю, дал бы всему миру, если бы мир попытался их отнять. Сам все выбил у себя из рук. Абель не понял его или понял? Он пришел и ушел. Он оглядывался, улыбался.
– Остановите машину! Давайте его на землю!..У него замерло сердце.
Его тело как безвольную тряпку расстелили прямо на обочине шоссе, тормошили, били в грудь. Он все видел со стороны, это жалкое тело больше ему не нужно. Он проведает сына, он виноват перед ним, в чем – не может понять. Он делал все, что он мог, он так их любил, и все вышло опять плохо. Если бы он мог, не оглядываясь, уйти, если бы ему не нужно было видеть и чувствовать сына, не нужен был его лепет, не нужна была больше его самого любовь, ушел бы и не оглянулся. А он все оборачивается, его зовут, и он тянется к голосам, потому что там он все оставил, там свет, а тут холод и тьма. Нет никакого Абеля, все это сны. Ему не нужно туда, нужно вернуться, потому что он видит, что его сын не спит, а карабкается в кресло, чтобы занять излюбленную позу у окна. Он ждет, он не знает, что Вебер преступник, дурак, сумасшедший, что он все потерял. Надо вернуться – что бы там ни было. Пусть его никто на земле не простит, но пока сын его мал, он, как Вебер, умеет любить без прощения.
Вспыхнули яркие оранжевые облака, опять рядом Абель, молчит, улыбается, и молча зовет за собой. Вебер собирается из какого-то облака, становясь вновь собой, тоже как-то движется. Абель идет быстрее и исчезает. Простор необъятный, грудь задышала, в груди застучал чуть сбившийся метроном. Вебер, как в детстве, стоит и пытается постигнуть этот простор всем своим существом, жадно вбирает его в себя с каждым вдохом. Какая-то череда картин, как в калейдоскопе.
Так себя, наверное, чувствует атом, затерянный в вакууме. Вебер видит одновременно громадные пласты облаков вокруг, и почти сладострастное выражение на лице Клеменса. Вебер сам не понял, как выбил у Клеменса из рук шприц, срезал, как ножом: половина шприца у Клеменса – половина отлетела к стене. Не надо в него ничего вводить, сердце само забилось. Вебер отворачивается к стене, только б оставили в покое.
– Опять воюет. Да угомонишься ты, Вебер? Что тебе не уняться?
Гаусгоффер