Мне разбирать твои черновики,

      Срывать чернику почерка до срока —

      Безумная и горькая морока —

      Так эти строчки на губах горьки!

      Беру горстями горестный урок,

      А в нем ростки забвенья прорастают.

      Еще немного – и стихи растают,

      Еще немного – и наступит срок.

      Заплачу я. Ты скажешь «Пустяки»!

      Умрешь. Побудешь там. И вновь родишься.

      И снова в люди, снова по стихи,

      Минуя собственное пепелище.

      Твою красотку Музу бы сюда!

      Пускай со мной читает их и плачет,

      Что жить тебе вот так, а не иначе, —

      И до конца, до Страшного суда.

      Цветок завял на полпути к зиме.

      Гадаю по Верлену в феврале.

      Мой добрый шулер! Как бы исхитриться

      Краплеными стихами отыграть

      Кусочек лета – дней хотя бы тридцать.

      Тебе легко, игрок: ты засушил

      Июль в ресницах женщины случайной.

      Зимуй же с ним,

      Его ты заслужил.

      Мне выпадет февраль в беседах чайных.

      Там, позади, на Туманной Горе теней,

      Где наши руки и наши глаза остались,

      Мертвое солнце, как рыба среди ветвей,

      Плавает сонно, ромашки стоят оскалясь.

      Бесчеловечно отсчитаны ночи и дни.

      Канули трижды листвы золотые скрижали.

      Там наши тени остались без нас, одни.

      Как беззащитно друг к другу они прижались!

      Тихо, как тихо, о Боже, над этой горой!

      Только в траве прошуршит иногда

      Осторожность.

      Изредка иволга вскрикнет, да слышно порой

      Дальнее эхо мучительных песен острожных.

      Пушинки растеряли голуби —

      Река от них белым-бела.

      Под вечер я шагаю к проруби

      С корзиной, полною белья,

      К окну с испуганными рыбами,

      Оправленному в синий лед.

      Белье на снег ложится глыбами

      И пар последний отдает.

      Его негнущимися пальцами

      Я в прорубь бухаю, и в ней

      Шурую сына одеяльцами

      И белой пеной простыней.

      Трудней не выдумать занятия,

      И среди этой кутерьмы

      От всей души я шлю проклятия

      Красотам матушки-зимы.

      А вечером, как неизбежное,

      Вдруг тихо в комнату войдет

      Белья морозный запах свежего

      И вкус январских чистых вод.

      Висит деревня на холме,

      Как тонкая гравюра,

      И кисть напоминает мне

      Упрямый