Сбудется то, что приснилось давно,

      Там на войне, на востоке:

      Первенец-снег превратится в вино,

      Я искупаю тебя в Любистоке.

      Ветер под вечер уснёт в ковыле,

      Вскрикнет наш поезд в Рязани…

      И зашагает по синей земле

      Сын мой с твоими глазами.

      Точка беременна многоточьем…

      От тебя пахнет, как от моря ночью.

      Иногда ты рисуешь стихи пастелью,

      И небо бывает твоей постелью.

      А я не хожу в лабиринт Интернета,

      Грызу ледяные кубики лета.

      Чтобы тоска тишину не съела,

      Душу ношу в гимнастёрке тела.

      Свечи огнём расцветут за встречи,

      Будет разлуке питаться нечем.

      Очи-колодцы очистят лица.

      Руки у птицы потоньше ситца.

      Месяц накормят медовым воском.

      Осень созреет огнём Фаворским.

      Чай заварят из Любистока.

      Знаю, как будет. Молчу до срока.

      Он курил глазами пыль военных дорог,

      Не возвращался к любящим на порог.

      Дурные мысли в себе поджигал, как тать,

      И боялся влюбиться, чтоб нюха не потерять.

      Она обжигалась об материнскую кровь,

      С тем, кто чинил удобства, делила кров.

      Свободу считала волей, убила страх

      И носила слова премудрости на губах.

      А любовь ходила с ножом. Расцветал январь.

      Сугробы дырявил новых лучей янтарь.

      В небо архангел вколачивал гвозди звёзд,

      И скорлупа луны предвещала пост.

      Ему шёл девятнадцатый год, когда она родилась.

      Он принял присягу, упал с автоматом в грязь.

      Соловей покарябал клюв, но запел, как мог,

      И любовь застонала, зарывшись в небесный мох.

      А потом прошло ещё девятнадцать зим,

      Снег стирала с лица земля, будто старый грим.

      С неба на землю апрель опускал мосты,

      Пасха лучами святила кулич Москвы.

      Она сказала: «Не бойся и не спеши…»

      Его пальцы при этом касались её души.

      Он хотел, чтоб исчез предательства синий шрам,

      За неё молился, особенно по утрам.

      А любовь ходила с ножом, поломав каблук.

      И за ней, и за ним охотились сотни рук.

      Пистолетной пружиной сжался железный век,

      И дорогу к объятью занёс тополиный снег.

      Полевые цветы, мой ангел, бросаю вверх,

      Чтобы нас, будто их, не развёл искушённый век,

      Чтобы мы, как они, не напились разлукой всласть,

      Чтобы тебе, как ей, попробовать не упасть.

      Чтобы мне, как ему, сомнений не знать вовек,

      Полевые цветы, мой ангел, бросаю вверх…

      Он стоял в сентябре, как в степи молодой монгол.

      Верной женщиной пахли травы его судьбы.

      Зарубил на носу: «Устал» – не мужской глагол,

      А свобода – тогда, когда чувства – тебе рабы,

      А не ты их раб. Синий ветер дарил лицо,

      Заметала сова крылами остатки бед.

      В землю памяти