Из-за домов, из-за лесов,

      Длинней товарных поездов —

      Гуди за власть ночных трудов,

      Садко заводов и садов.

      Гуди, старик, дыши сладко́,

      Как новгородский гость Садко

      Под синим морем глубоко, —

      Гуди протяжно в глубь веков,

      Гудок советских городов.

      Когда заулыбается дитя

      С развилинкой и горечи, и сласти,

      Концы его улыбки не шутя

      Уходят в океанское безвластье.

      Ему непобедимо хорошо:

      Углами губ оно играет в славе —

      И радужный уже строчится шов

      Для бесконечного познанья яви.

      На лапы из воды поднялся материк —

      Улитки рта наплыв и приближенье —

      И бьет в глаза один атлантов миг

      Под легкий наигрыш хвалы и удивленья.

      Подивлюсь на свет еще немного,

      На детей и на снега,

      Но улыбка неподдельна, как дорога,

      Непослушна, не слуга.

      Мой щегол, я голову закину —

      Поглядим на мир вдвоем:

      Зимний день, колючий, как мякина,

      Так ли жестк в зрачке твоем?

      Хвостик лодкой, перья черно-желты,

      Ниже клюва в краску влит,

      Сознаешь ли, до чего щегол ты,

      До чего ты щегловит?

      Что за воздух у него в надлобьи —

      Черн и красен, желт и бел!

      В обе стороны он в оба смотрит —

                                                  в обе! —

      Не посмотрит – улетел!

      Нынче день какой-то желторотый —

      Не могу его понять,

      И глядят приморские ворота

      В якорях, в туманах на меня…

      Тихий, тихий по воде линялой

      Ход военных кораблей,

      И каналов узкие пеналы

      Подо льдом еще черней…

      Не у меня, не у тебя – у них

      Вся сила окончаний родовых:

      Их воздухом поющ тростник и скважист,

      И с благодарностью улитки губ людских

      Потянут на себя их дышащую тяжесть.

      Нет имени у них. Войди в их хрящ,

      И будешь ты наследником их княжеств, —

      И для людей, для их сердец живых,

      Блуждая в их извилинах, развивах,

      Изобразишь и наслажденья их,

      И то, что мучит их – в приливах и отливах.

      Внутри горы бездействует кумир

      В покоях бережных, безбрежных и счастливых,

      А с шеи каплет ожерелий жир,

      Оберегая сна приливы и отливы.

      Когда он мальчик был и с ним играл павлин,

      Его индийской радугой кормили,

      Давали молока из розоватых глин

      И не жалели кошенили.

      Кость