Он вчера нашептал мне много,

      Нашептал мне страшное, страшное…

      Он ушел печальной дорогой,

      А я забыла вчерашнее –

      забыла вчерашнее.

      Вчера это было – давно ли?

      Отчего он такой молчаливый?

      Я не нашла моих лилий в поле,

      Я не искала плакучей ивы –

      плакучей ивы.

      Ах, давно ли! Со мною, со мною

      Говорили – и меня целовали…

      И не помню, не помню – скрою,

      О чем берега шептали –

      берега шептали.

      Я видела в каждой былинке

      Дорогое лицо его страшное…

      Он ушел по той же тропинке,

      Куда уходило вчерашнее –

      уходило вчерашнее…

      Я одна приютилась в поле,

      И не стало больше печали.

      Вчера это было – давно ли?

      Со мной говорили, и меня целовали –

      меня целовали.

      – Всё ли спокойно в народе?

      – Нет. Император убит.

      Кто-то о новой свободе

      На площадях говорит.

      – Все ли готовы подняться?

      – Нет. Каменеют и ждут.

      Кто-то велел дожидаться:

      Бродят и песни поют.

      – Кто же поставлен у власти?

      – Власти не хочет народ.

      Дремлют гражданские страсти:

      Слышно, что кто-то идет.

      – Кто ж он, народный смиритель?

      – Темен, и зол, и свиреп:

      Инок у входа в обитель

      Видел его – и ослеп.

      Он к неизведанным безднам

      Гонит людей, как стада…

      Посохом гонит железным…

      – Боже! Бежим от Суда!

      По городу бегал черный человек.

      Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.

      Медленный, белый подходил рассвет,

      Вместе с человеком взбирался на лестницу.

      Там, где были тихие, мягкие тени –

      Желтые полоски вечерних фонарей, –

      Утренние сумерки легли на ступени,

      Забрались в занавески, в щели дверей.

      Ах, какой бледный город на заре!

      Черный человечек плачет на дворе.

      Скрипка стонет под горой.

      В сонном парке вечер длинный,

      Вечер длинный – Лик Невинный,

      Образ девушки со мной.

      Скрипки