Вербы – это весенняя таль,

      И чего-то нам светлого жаль,

      Значит – теплится где-то свеча,

      И молитва моя горяча,

      И целую тебя я в плеча.

      Этот колос ячменный – поля,

      И заливистый крик журавля,

      Это значит – мне ждать у плетня

      До заката горячего дня.

      Значит – ты вспоминаешь меня.

      Розы – страшен мне цвет этих роз,

      Это – рыжая ночь твоих кос?

      Это – музыка тайных измен?

      Это – сердце в плену у Кармен?

      Ты – как отзвук забытого гимна

      В моей черной и дикой судьбе.

      О, Кармен, мне печально и дивно,

      Что приснился мне сон о тебе.

      Вешний трепет, и лепет, и шелест,

      Непробудные, дикие сны,

      И твоя одичалая прелесть –

      Как гитара, как бубен весны!

      И проходишь ты в думах и грезах,

      Как царица блаженных времен,

      С головой, утопающей в розах,

      Погруженная в сказочный сон.

      Спишь, змеею склубясь прихотливой.

      Спишь в дурмане и видишь во сне

      Даль морскую и берег счастливый,

      И мечту, недоступную мне.

      Видишь день беззакатный и жгучий

      И любимый, родимый свой край,

      Синий, синий, певучий, певучий,

      Неподвижно-блаженный, как рай.

      В том раю тишина бездыханна,

      Только в куще сплетенных ветвей

      Дивный голос твой, низкий и странный,

      Славит бурю цыганских страстей.

      О да, любовь вольна, как птица,

      Да, всё равно – я твой!

      Да, всё равно мне будет сниться

      Твой стан, твой огневой!

      Да, в хищной силе рук прекрасных,

      В очах, где грусть измен,

      Весь бред моих страстей напрасных,

      Моих ночей, Кармен!

      Я буду петь тебя, я небу

      Твой голос передам!

      Как иерей, свершу я требу

      За твой огонь – звездам!

      Ты встанешь бурною волною

      В реке моих стихов,

      И я с руки моей не смою,

      Кармен, твоих духов…

      И в тихий час ночной, как пламя,

      Сверкнувшее на миг,

      Блеснет мне белыми зубами

      Твой неотступный лик.

      Да, я томлюсь надеждой сладкой,

      Что ты, в чужой стране,

      Что ты, когда-нибудь, украдкой

      Помыслишь обо мне…

      За бурей жизни, за тревогой,

      За грустью всех измен, –

      Пусть эта мысль предстанет строгой,

      Простой и белой, как дорога,

      Как дальний путь, Кармен!

      Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.

      Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,